Монолог "Лес"

в исполнении Михаила Евдокимова

Автор Евгений Шестаков
2003 год

Ефим Шифрин в Абакане

     Накануне концерта в Абакане известный юморист Ефим Шифрин дал интервью представителям местных СМИ.

Корреспондент «АбаканОнлайн» узнала о том, как по-настоящему зовут артиста, о том, что слово «провинция» следует забыть и о передачах, которые покажут по центральным каналам в честь 55-летнего юбилея артиста.

     Ефим Залманович произвел впечатление человека умного, интеллигентного, обаятельного, с хорошей, грамотной речью. 

     – Скажите, как вас зовут на самом деле?

Е.: (Ефим Шифрин) Вопрос простой, а отвечать на него долго. Мое имя Нахим. Так меня зовут близкие друзья, родственники. Так как у этого имени нет уменьшительной формы, варианты были бесконечными. Я был и Фемистоклюсом, и Фимой. Поэтому откликаюсь на все, что похоже по звучанию. А брат до сих пор называет меня Химик. Кстати, семантически греческое Ефим и еврейское Нахим означают примерно одно и то же. В первом случае имя означает «благодушный», во втором – «утешение». Так что во всех отношениях я - круглый отличник. По паспорту я Нахим, а Ефим – это мой творческий псевдоним.

– Творческий путь начался с Магадана?

Е.: О нет, ещё дальше, Магадан – это, считайте, столица. Мы жили в маленьком таежном поселке Сусуман, который находится в шестистах километрах от Магадана.

– С чем у вас ассоциируется Сибирь?

Е.: Ну, климатом, погодой меня не удивишь, это все мне знакомо с детства. Морозы были куда более трескучие, порой доходили до -60. Детство осталось в памяти морозным, снежным, сверкающим. А Сибирь – это место моего гастрольного кочевья. Я её объездил всю за несколько десятков лет. Побывал по много раз во всех городах, да и в Абакане не впервые.

– Какие впечатления от Абакана?

Е.: Вы знаете, я стал замечать, что визуальная разница между столицами и провинцией становится все меньше. Раньше она была отчетливой. Ты понимал, что приехал в глубинку, как бы обидно это ни звучало. Уклад, говорок местный, бедность заметная, одежда. Последние годы разница стерлась, почти ее не замечаешь. В столице гостиницы бывают порой хуже, чем здесь. Что касается внешних примет, про слово «провинция» можно забыть. Я уже не говорю про молодежь, которая представляет лицо города. Она мало отличается от столичной, а иногда даже и круче по манерам, обходительности. Всю разницу сравнял Интернет, телевидение. В годы учебы я собирал различные говорки, это был мой конек. В упражнениях по сценической речи я выбирал строфу из «Евгения Онегина» и со всеми возможными говорками ее декламировал. Сейчас это упражнение становится бессмысленным. Местный говор сохранился разве что в очень отдаленных поселках.

– Кого вы можете назвать своим учителем?

Е.: Тут два «боевых отряда»: непосредственные учителя и те, которые об этом даже не подозревают. Я учился на литературе, кинематографе западном и отечественном. Не знаю, чего бы я достиг, если б мальчишкой не пропадал в кинотеатрах и не прочел всего того, что папа бережно собирал на полках. Не могу не назвать Достоевского, Толстого, Пушкина, Платонова. Тех, кого я могу назвать непосредственными учителями, тоже много. Это и мой мастер на курсе, и режиссеры, с которыми я работал – Казаков, Мирзоев, Кончаловский. Отвечая на такие вопросы, всегда боюсь кого-то не назвать.

– У вас скоро юбилей. Как планируете отпраздновать?

Е.: 55 лет – что за юбилей? Я его называю полукруглым. Вообще меня удивляет то, что когда у меня был круглый юбилей, полтинник, и то такого интереса ко мне не было. Очевидно, моя заслуга и в том, что на эстраде я долгожитель. «Поляну накрывать» не собираюсь, не потому, что жадный, а потому, что это меня угнетает: здравицы, пожелания удачи, успехов. Зато будет много эфиров на телевидении. Во-первых, в формате «Пусть говорят» выйдет шоу, в котором будет очень много сюрпризов. Малахов и его команда любит «рояли в кустах»: они позвали неожиданных для меня людей, и я очень растрогался. Группа так хорошо поработала, что, думал, меня хватит апоплексический удар. Когда из закутков выходил кто-то, кого я совсем не ожидал увидеть, я думал: «Ну, а его-то как нашли?». В общем, получился очень теплый эфир. Будет два документальных фильма: на «Первом канале» и на «ТВ Центре». Ещё покажут бенефис на канале «Россия 1» в формате «Субботнего вечера». Но из всех этих громких эфиров самым дорогим для меня будет повтор телефильма «Пьеса для мужчины» по Хармсу на «России К», который был назван лучшим российским телефильмом 2009 года.

– У вас есть любимые места отдыха?

Е.: Отдыхать в смысле сидеть без дела я не люблю. Не езжу на модные курорты, разве что по работе. Полдня могу поваляться на пляже, но чтоб специально где-то отдыхать – такого за мной не водится. Не люблю безделье.

– У вас есть друзья среди соратников по цеху?

Е.: Я со всеми в хороших отношениях, врагов нет. Но это приятельство ни к чему не обязывает. Иногда созваниваемся, интересуемся, как дела, но обязанности дружить нам никто не вменял. Если что случится, мы откликнемся, но не сидим друг у друга на шее. Поэт Светлов говорил, что дружба – это понятие круглосуточное. У нас не так.

– Каковы ваши планы на будущее?

Е.: Прошедший сезон был очень урожайным на концерты, спектакли. Я много ездил, очень устал. Наша профессия зависит от организаторов. Сам себе ничего не загадываю. Позвонили – собрал вещички и поехал. Нет – сижу и жду звонка.

– Вы не только рассказываете монологи во время выступлений, но и поете. Можно об этом подробнее?

Е.: Пою я немного, выпустил несколько дисков. Но в бенефисе на «России 1» будет много музыкальных номеров, например, дуэт с Катей Гусевой, Ренатом Ибрагимовым и другие.

– Скажите, что вы думаете по поводу юмора на российской эстраде. Существует мнение, что он в последние годы деградирует.

Е.: Сколько я живу, столько это мнение и бытует. Искусство юмора все деградирует и деградирует, все стенают и ноют: всё плохо, и хуже быть не может. Где дно наших сетований? Юмор вообще вещь зыбкая и легко критикуемая. Эстрада всегда была под прицелом серьезной высоколобой критики, её никогда не любили эстеты. Мы боялись разгромных рецензий в центральных газетах, замирали, когда видели на концертах известных критиков. Фигляры, комедианты – почти ругательные слова. Тем не менее, без них нельзя обойтись в жизни. У нас с театроведами взаимная неприязнь: они не любят юмористический жанр, а мне скучно с теми, кто считает, что искусство должно быть трагическим, сложным.

– У Абакана в этом году юбилей – 80 лет, что пожелаете нашим горожанам?

Е.: Так легко поздравлять тех, кто старше тебя (смеется). Я здесь не первый раз. Два раза встретились – уже друзья. Поэтому на правах друга я желаю городу яркой истории, теплой весны, хорошего лета. Пусть город развивается, и в него приезжают добрые и желанные гости.

– Наша редакция дарит вам национальный сувенир – шаманский бубен.

Е.: (стуча по бубну) И будет мне счастье?

Виктория Мартьянова

«АбаканОнлайн» 

Русский человек в кубе. Владимир Мирзоев размышляет о пьесе Гомбровича и судьбе России

Художники быстрее слышат и распознают гул настоящего, чем ученые, журналисты, практики, обыватели. Автор недавней театральной премьеры в Вахтанговском театре, известный режиссер Владимир Владимир Мирзоев: об этических и идейных зернах, которые художники ищут в истории и метафорах актуального.

Российская газета: Ваш последний спектакль "Принцесса Ивонна" поставлен по пьесе Витольда Гомбровича, это пограничье современности и классики. Зачем и почему Гомбрович?

Владимир Владимир Мирзоев:: К классическим текстам обращаешься, когда хочешь выйти на определённый уровень обобщения, взмыть под облака, когда есть желание услышать вечное в сиюминутном.
     В нашем мире, трагическое, сделав сальто-мортале, становится смехотворным. И, как ни странно, сегодня это трагическое мироощущение легче артикулировать через комедию. Впрочем, это уже давно не новость: Чехов, Гоголь, Достоевский, - всё это авторы, у которых трагическое и комическое не только пересекаются, но свободно перетекают друг в друга, как инь и ян. Прислушайтесь - отовсюду теперь раздаются восклицания, шепоты и крики: "Это просто Гоголь какой-то", "А это уже Кафка, Салтыков-Щедрин". Иными словами - фантасмагория сопровождает повседневность, а иногда превращается в быт. Так и кажется, что на улицах запоют хором: "Славное море, священный Байкал!", и Булгаков пройдёт мимо Зачатьевского монастыря, кутаясь в клетчатое пальто.

«В антрепризу нас объединил простой человеческий дефект — легкомыслие»

Быстрее хорошего анекдота распространяется только ложный слух. Именно об этом во вторник поведали тольяттинцам со сцены ДК «СК» Елена Сафонова и Андрей Ильин, Марина Могилевская и Владимир Стеклов, Ольга Волкова и Валентин Смирнитский, Инна Милорадова и Ефим Шифрин, а также Владимир Долинский. Спектакль, разыгранный звездной антрепризой по комедии Нила Саймона, так и назывался — «Слухи».

Шифрин — главный интриган

Поскольку тема вечная, абсолютно непотопляемая и (самое главное!) острая, то первый вопрос, заданный городскими журналистами на пресс-конференции перед спектаклем, звучал так:

— Поделитесь, какой слух запомнился вам как самый нелепый, смешной и абсурдный?

Елена Сафонова:

— Глупостей говорят много, но самая дурацкая, которую услышала, приехав из города Парижу, была следующая: это ты из-за Игорька вернулась? «Какого, — переспрашиваю, — Игорька?» «Да Костолевского, — отвечают, — мы слышали, вы теперь вместе».

На самом деле мы с Костолевским (Игорь! Прости меня, бога ради!) даже незнакомы. Ни на съемочной площадке, ни в театре — нигде не сталкивались. А народ, времени не теряя, взял и соединил наши судьбы, мол, все у этих двоих лучше некуда.

Марина Могилевская:

ЕФИМ ШИФРИН: "СЕГОДНЯ НЕ НУЖНЫ НИ РАЙКИНЫ, НИ ШОСТАКОВИЧИ"

СТРЕМЯСЬ К АБСОЛЮТУ

     - Не поздновато взялись учиться на циркового артиста, каким мы теперь видим вас в телепроекте "Цирк со звездами"?

     - На Западе вообще не существует никаких возрастных ограничений для желающих чему-то научиться. Там невероятное количество курсов для стариков и старушек, вышедших на пенсию. Можно и в их почтенные годы освоить новую специальность. Я знаю немало людей, которые научились играть на фортепьяно в зрелом возрасте. А меня, ребенка, не лишенного музыкального слуха и выросшего в музыкальной семье, заставляли заниматься музыкой всеми правдами и неправдами, и в результате я бросил музыкальную школу. То, что делается по собственному желанию, всегда получается замечательно.

     - Но ведь человек, научившийся играть на пианино в 50 лет, обречен играть только для своих близких, друзей, для очень узкой аудитории. А вы ведь стремитесь к абсолюту!

     - Я же не неизвестный актер Красноярского ТЮЗа. Меня, смею надеяться, за 30 лет успели узнать в лицо. Поэтому, когда я показываю совсем не слабые трюки на трапеции или элементы дрессуры, мне за это совсем не стыдно.

Песня "Музыка во мне"

в исполнении Ефима Шифрина
(музыка и слова Михаила Кочеткова)
2003 год

Монолог "Утром"

в исполнении Ефима Шифрина
(автор Евгений Шестаков)
2003 год 

Монолог "Стар и млад"

в исполнении Ефима Шифрина
(автор Евгений Шестаков)
2003 год 

Интервью с Елизаветой Арзамасовой

      

     Журналу Slimmers выпала удивительная удача – с нами согласилась пообщаться талантливейшая девушка Елизавета Арзамасова.

     К своим пятнадцати годам Лиза уже снялась порядка в 30 фильмах, а также регулярно играет в театре, участвует в различных телевизионных шоу. Широкую популярность Лизе принесла роль Галины Сергеевны в ситкоме «Папины дочки». А 26 апреля 2010 года ознаменовалось для Лизы официальным началом ее музыкальной карьеры – именно в этот день состоялась премьера ее дебютной песни «Я твое солнце».

      Перечисляя все заслуги Лизы, нетрудно понять, какой насыщенный график у юной актрисы, но, тем не менее, Лиза нашла время и возможность ответить на наши вопросы.

     Slimmers: Здравствуйте, Лиза! Спасибо, что согласились дать небольшое интервью нашему журналу.

     Лиза: Здравствуйте. Посмотрела сайт вашего журнала. Он выглядит очень стильно.

     Slimmers: Спасибо. Лиза, вы с раннего детства начали заниматься творчеством. И сейчас вам всего 15, но у вас такой насыщенный график. Как вы все успеваете, и не трудно ли приходится вашему еще совсем юному организму?

Самсон Наумович Бройтман

В 2005 году умерли известные филологи А. Чудаков, В. Топоров, М. Гаспаров, Е. Мелетинский, С. Бройтман.

Михаил Леонович Гаспаров - один из крупнейших теоретиков литературы, известный специалист по стихосложению. Одним из первых исследовал лирику О. Мандельштама, раскрывал секреты лирического мастерства А.Ахматовой, М. Цветаевой, Б. Пастернака.

Владимир Николаевич Топоров - академик РАН, член многих международных академий, лауреат премии А.И. Солженицына, крупнейший знаток славяноведения и балканистики, специалист в области славянских древностей, автор работ по мифопоэтике.

Елезар Моисеевич Мелетинский - создатель энциклопедии «Мифы народов мира», автор работ по мифологии, поэтике волшебной сказки, героического эпоса.

Александр Павлович Чудаков - известный специалист, историк русской литературы и русской филологии. Автор работ о Чехове. Работал во многих российских вузах, ИМЛИ, преподавал русскую литературу в США, Германии, Англии, Южной Корее. Прозаик.

В ряду больших потерь филологов страны - Самсон Наумович Бройтман, профессор РГГУ, автор известных работ по теории литературы, исторической поэтике, лирике А. Пушкина, Б. Пастернака, А. Блока... Самобытный и талантливый ученый и педагог.

Когда пишешь о выдающейся личности, трудно избежать пафосности. Самсон Наумович Бройтман, несомненно, был выдающимся литературоведом и выдающимся человеком. Но сам С.Н. Бройтман избегал патетики, высокого пафоса, когда речь шла об окружающих. Высокую ноту он брал, когда речь шла о литературе, поэзии и поэтах.

Самсон Наумович шел в большую литературу очень простыми средствами - природный ум плюс труд. Ежедневный, упорный, творческий. В годы учебы он зарекомендовал себя как талантливый, одаренный студент. Затем по направлению поехал в далекий высокогорный Кахиб преподавать русский язык и литературу. Очень ценил эти годы и всегда помнил о своих первых учениках, тепло отзывался и об искренних и добрых горцах. В университете начинал тоже с очень простых вещей.

Помню, после подкурсов, где он работал, нам он начал преподавать практикум по обучению сочинению и выразительное чтение. Это потом он стал специализироваться по теории литературы и истории русской литературы конца XIX - начала XX веков. «Серебряный век» русской поэзии постигался через Самсона Наумовича. Позже он обращается к поэзии XIX века.

Никогда не избегал самых простых обязанностей - вместе со всеми ездил на виноградники, посещал общежития, мы ходили с ним на дежурство в качестве дружинников... Я принимал у него обязанности ученого секретаря совета филологического факультета. Много лет был куратором курса.

Но любимой стихией Самсона Наумовича Бройтмана была студенческая аудитория. Здесь он преображался. Ему доставляло истинное удовольствие общение с умной аудиторией. Мастерство лектора С.Н. Бройтмана было редкостным.

Другое увлечение Самсона Наумовича - научные кружки. Даже когда для многих они превратились в формальные обязанности, кружок С.Н. Бройтмана был творческой лабораторией. В этих кружках начинали свои первые научные доклады будущие ученые - филологи ученики С.Н. Бройтмана Дина Магомедова, Фарида Исрапова, Руслан Кадимов, Саида Насруллаева, Ахмед Ахмедов, Инна Бабиева, Муса Гаджиев и многие другие.

Делом жизни С. Н. Бройтмана становится наука о литературе. Благодаря Самсону Наумовичу Махачкала принимает эстафету знаменитых Бахтинских чтений. Самсон Наумович выпускает уникальный сборник «Хронотоп». Близкое знакомство со многими выдающимися учеными - литературоведами, общение с М.М. Бахтиным создает вокруг С.Н. Бройтмана огромное притягательное поле. Его приглашают в Москву, он становится одним из ведущих профессоров Российского государственного гуманитарного университета. Несомненно, благотворными для С.Н. Бройтмана были личные дружеские связи и общение с такими выдающимися литературоведами, работающими с ним рядом в Дагестанском государственном университете, как Н.А. Горбанев, Л.И. Мегаева, Н.В. Мелик- Саркисова, К.Г. Ханмурзаев и др.

Сегодня трудно представить литературоведческую науку без «Теории литературы», «Исторической поэтики», «Тайной поэтики Пушкина» и других фундаментальных работ, принадлежавших перу С.Н. Бройтмана. Жизнь не баловала Самсона Наумовича. Он тяжело переживал трагическую смерть жены и по-настоящему близкого ему по духу человека - Сталины Андреевны. В последние годы он боролся с тяжелым недугом, перенес ряд операций, но не сдавался, держался, много работал, до последнего сохраняя присутствие духа. В последние 15 лет рядом с ним была Нина Сергеевна Павлова, известный литературовед, крупный специалист по немецкой литературе, которая боролась с болезнью вместе с ним, сделала очень много, чтобы Самсон Наумович довел до конца все начатые работы. Московский период жизни С.Н. Бройтмана не был бы столь плодотворным без Н.С. Павловой.

Рядом с Самсоном Наумовичем многие годы были супруги, известные литературоведы Дина Махмудовна Магомедова и Натан Давидович Тамарченко. Так переплелись судьбы учителя и ученицы. А все начиналось в Махачкале, студентка 3 курса филологического факультета Дагестанского государственного университета Дина Магомедова взяла тему курсовой работы по лирике А. Блока у С.Н. Бройтмана. А через много лет профессор Д.М. Магомедова работала на одной кафедре с С.Н. Бройтманом в РГГУ. Дина Махмудовна опекала в житейских вопросах не совсем практичного своего учителя.

Самое ценное, что оставил С.Н. Бройтман после себя, - это научные труды и благодарные ученики.

 профессор Ш. А. Мазанаев

Сайт филологического факультета Дагестанского государственного университета 

УРОК МУЖЕСТВА. ПАМЯТИ САМСОНА БРОЙТМАНА

Я хотел бы сказать несколько слов о Самсоне Бройтмане. Не могу говорить от имени всех – уж слишком личным было и остается мое к нему отношение, которое я во многом разделяю с его ближайшими друзьями и учениками. Как раз поэтому я буду говорить о нем именно как о личности, а не как об ученом или преподавателе.

Мы познакомились более четверти века назад. Было это на конфе-ренции в Донецке в 1977 году. Он произвел на меня очень сильное впечатление и притом в разных отношениях. Но самым главным было следующее: ощущение и одновременно мысль, что передо мной человек, у которого есть твердая внутренняя опора и который с нее не сойдет ни при каких обстоятельствах. Стоит ли говорить о том, что не составляло большого труда догадаться, какого рода и качества эта внутренняя опора? Ни до, ни после этого мне не доводилось встречаться с человеком, в котором это было бы так сильно и так очевидно. Я поделился своей мыслью и своим чувством (можно сказать – радостным удивлением) с одним коллегой, который сказал: «Конечно, это так. Но тем легче вести по нему огонь».

Огонь действительно вели – много лет и с разных сторон. Но без сколько-нибудь ощутимых, заметных извне результатов. В последние годы Самсон имел дело с единственным непобедимым противником – со смертью. Но ни я, ни другие его друзья никогда не слышали от него никаких жалоб. Только в самое недавнее время он впервые позволил себе признаться, что ему тяжело. А ведь он иногда, как мы догадывались, переносил очень сильные боли.

Об одном писателе, любимом людьми нашего поколения, было сказано: «Очень мужской человек». Вот Самсон Бройтман был именно таким. Он был очень привязан к своим – к семье, детям, друзьям, некоторым ученикам. Он в высшей степени был способен ценить других, а иных – любить. И знал, что ему отвечают тем же. Но совершенно был не склонен и неспособен говорить об этом.

Когда я думаю об этой главной и отличительной черте его личности, я спрашиваю себя: что ему позволяло быть таким? На что же такое, действительно, он опирался? И вот первое, что надо сказать: он не был религиозен – при всем его глубоком и отнюдь не случайном интересе к философии, в частности – индийской. Стало быть, его твердая уверенность в том, что он может и должен жить по принятым для себя определенным и довольно жестким законам, основывалась на чем-то другом, хотя тоже превышающем по своему значению его самого. Что же это было?

Здесь я снова вспоминаю 1960-е годы, когда мы все зачитывались одним писателем, который первым заговорил с нами о том, что стало драмой нашей юности. О полной девальвации высоких слов, о тотальной лжи и необходимости ей противостоять и о том, что по-настоящему опереться в этом можно только на нескольких близких и абсолютно надежных друзей – на двух-трех товарищей. Так было и у Самсона Бройтмана, только вот товарищами его были не обязательно ровесники и не только мужчины. Да, это была твердая вера. Не в Бога (может быть, к сожалению, – но так), а в человека. И не вообще в человека, а в некоторых, очень немногих людей, в которых он, судя по всему, видел что-то, может быть, большее и лучшее, чем они сами знали и видели в себе. И в результате он прожил поразительно цельную и предельно ответственную жизнь. То, что сказал один из его любимых поэтов, – что нужно «ни единой долькой не отступаться от лица» – это о нем. В отличие от многих, он это смог.

Я благодарен судьбе за то, что мне довелось – можно прямо сказать, посчастливилось – узнать такого человека, как Самсон Бройтман, и много лет дружить с ним. Он всегда был для меня не только самым близким другом, даже скорее – братом, но и образцом мужества. Таким он для многих, я думаю, и останется.

Н.Д. Тамарченко 

Сайт Института филологии и истории РГГУ 

Спектакль "ПРИНЦЕССА ИВОННА"
по пьесе В. Гомбровича
в Театре им.Евг.Вахтангова
12 марта 2011г. в 19.00
Режиссер: Владимир Мирзоев
Король Игнаций - Ефим Шифрин

Спектакль "ТОРГОВЦЫ РЕЗИНОЙ"
по пьесе Ханоха Левина
в Театре "Содружество актеров Таганки"
30 марта 2011г. в 19.00
Режиссер: Виктор Шамиров
Йоханан Цингербай - Ефим Шифрин

Кончаловский представил на "Кинотавре" свою новую картину "Глянец"

14:54 04/06/2007

СОЧИ, 4 июн - РИА Новости. Режиссер Андрей Кончаловский представил на 18-ом Открытом российском кинофестивале "Кинотавр" свою новую работу "Глянец".

Как признался журналистам режиссер, в своей работе он не пытался доподлинно изобразить "мир гламура и глянца".

"Это не документальное, это художественное кино, которое ставит себе задачу понять общество, людей, которых мы видим в этом нашем, российском обществе, на которых свалился капитализм в виде большого количества денег. У отдельных людей их много, у других - полное отсутствие", - сказал Кончаловский.

Отвечая на вопросы журналистов о том, все-таки "за" или "против" глянцевой жизни в своей картине он выступает, Кончаловский сказал: "Я никого не обличаю, а просто рассказываю истории из жизни разных людей, профессии некоторых заставляют их быть очень непривлекательными, и негодяями", - отметил он.

По его словам, хорошо сказал по этому поводу Достоевский: "Легко винить злоумышленника, очень трудно его понять".

"Для меня любая картина - это попытка понять, почему люди поступают так или иначе", - добавил режиссер.

Главная героиня фильма - простая швея Галя (Юлия Высоцкая) из Ростова на Дону, которая приехала в Москву не просто за успехом. У нее, как у тысяч ее современниц, одна мечта - стать супермоделью и увидеть свою фотографию на обложке самого модного глянцевого журнала. Но стать моделью ей не суждено.

Главный редактор журнала Алина (Ирина Розанова) объясняет Гале, что у нее просто нет данных, что связи и упорство тут ни при чем. Галя идет работать швеей к известному модельеру Марку Шиfеру (Ефим Шифрин) и совершенно случайно становится моделью на одном из самых престижных модных показов. Правда, после показа ее тут же увольняют.

Но судьба благоволит к ней: девушка становится помощницей владельца элитного частного модельного агентства (Геннадий Смирнов), занимающегося подбором невест для богатых людей. В итоге Галя сама становится такой "элитной невестой". Увидев в Гале черты Грейс Келли, о девушке похожей на которую мечтает олигарх Михаил Клименко (Александр Домогаров), ее за миллион долларов "сватают" ему. Чем оборачивается гламурная жизнь, о которой мечтала Галя, режиссер оставляет домыслить зрителю, предложив два варианта финала.

Картина выходит в прокат 23 августа в России и на Украине. Бюджет картины составил около трех миллионов долларов.

Андрей Кончаловский хочет, чтобы его любили за правду

20/08/2007

МОСКВА, 20 авг - РИА Новости. Всемирно известный режиссер, снимающий фильмы в России и США, обладатель множества престижных кинематографических наград, в том числе трижды номинировавшийся на "Оскара", Андрей Кончаловский отметит в понедельник 70-летие.

Ему принадлежат такие фильмы, как "Первый учитель", "Дворянское гнездо", "История Аси Клячкиной, которая любила, да не вышла замуж". В Америке вышли его картины: "Возлюбленные Марии" с участием Настасьи Кински, блокбастер "Танго и Кэш" с Сильвестром Сталлоне, "Поезд-беглец" по сценарию Акиры Куросавы, который вошел в мировые киноэнциклопедии и принес ему мировую известность.

В 1997 году на Московском международном кинофестивале Кончаловский получил из рук звезды Джины Лоллобриджиды приз за вклад в кинематограф.

Помимо кино, Кончаловский ставил в театре великих драматургов прошлого - Чехова и Стриндберга. В его репертуаре спектакль "Чайка" в парижском "Одеоне", "Мисс Жюли" Стриндберга в Москве, оперы "Евгений Онегин" и "Пиковая дама" в "Ла Скала" и парижской Бастилии, "Война и мир" в Мариинском театре и в Метрополитен-опера.

Кончаловский - автор множества статей и книг, таких как "Парабола замысла", "Низкие истины", "Возвышающий обман".

В канун юбилея режиссера 19 августа в киноконцертном зале "Пушкинский" состоялась премьера его нового фильма "Глянец", где одну из главных ролей играет известный артист Ефим Шифрин.

"Кончаловский - тот художник, которого трудно определить по почерку", - сказал в интервью РИА Новости Шифрин.

По его словам, для каждого своего фильма Кончаловский создает "свою систему координат".

"У каждого фильма свой почерк - где-то с наклоном, где-то с нажимом. Андрей Сергеевич - художник, который постоянно ищет свой почерк, он из тех художников, которые никогда не цитируют себя. Это поразительное качество большого мастера. Недаром сам он считает, что "истинное счастье в искусстве - искать и находить", - сказал Шифрин.

А что касается самой большой мечты, то Кончаловский определяет ее для себя так: "Говорить правду и, чтобы тебя за это любили".

Трагедия высшего порядка

         При королевском дворе, оцепеневшем в ожидании какого-то события, появляется необычная девочка. Прямо скажем, не от мира сего. Ее невинность и беззащитность всех к ней притягивают и провоцируют на жестокость. Молодые клевреты принца издеваются над ней простодушно, как дети над лягушкой. Принц берет выше — он намерен на ней жениться, а там как пойдет. Ивонна не совершила ни одного поступка, не проронила ни слова, но само ее появление при дворе запускает механизм поголовных саморазоблачений. В окружающих просыпаются подавленные прежде желания, все как один испытывают беспокойство — и настроены устранить его источник. Вокруг Ивонны плетется сеть заговоров, но умирает она, так сказать, самопроизвольно — подавившись рыбной костью.
         О влечении жертвы и палача во второй половине XX века говорилось много и красноречиво. Вот и «Ивонну» чаще всего играют как пьесу о природе фашизма. Самая популярная тема в этом ключе — тема жертвы, которая того гляди сама станет палачом (вспомним фонтриеровский «Догвиль»). Но жертва, о которой ведет речь классик польского авангарда Витольд Гомбрович и вслед за ним Мирзоев, — иного, христианского свойства. «Она нас всех заключила в себе», — говорят об Ивонне в финале. Ивонна своей смертью прерывает цепь преступлений в прошлом и не дает насилию совершиться в настоящем. Впечатляет не то даже, как решительно Мирзоев размежевывается с распространенным, так сказать, дискурсом (в этом его «Ивонна» пересекается с «(А)поллонией» другого поляка — Кшиштофа Варликовского, которую покажут в эти две недели), — впечатляет, в какую форму он отливает абсурдистскую сказку. Ему всегда удавалось балан­сировать между смешным и гипнотическим. В «Ивонне» появилось новое для режиссера свойство, назовем его экономностью. Экономны в «Ивонне» и Марина Есипенко (ее королева родом из вахтанговской «Турандот»), и юродивый инвалид детства Ивонна (самоотверженная роль Лизы Арзамасовой, играющей в очередь с вахтанговкой Марией Бердинских), и даже по-эстрадному громкий Ефим Шифрин. Комедия в «Ивонне» шаг за шагом увязает в тягучей, гипнотической, прямо-таки мистериальной реальности, так что в финале от комедии только рыбья кость, в остатке — трагедия высшего порядка.

Елена Ковальская специально для "Афиши"
17 февраля 2011г.

Шут у власти

Зал еще не утих, еще ерзают и кашляют, а на сцене актеры словно соревнуются со зрителями в шуме. Публика собралась на спектакль Романа Виктюка «Король-Арлекин». Какие-то слепые женщины в странных одеждах судорожно корчатся и берут в руки стулья. Переворачивают их, поднимают и вновь с грохотом бросают на пол. Хаос. Шум. Висят два длинных портрета королевы танца Пины Бауш. Вывеска – «Кафе Мюллер». Хрип граммофонной пластинки. Немецкая музыка. Вдруг невольно вспоминается Гоголь: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?»

Впрочем, к Гоголю этот сюжет отношения не имеет. У «Короля-Арлекина» своя красивая мистическая история. Режиссер Виктюк всегда любит такие. Пьесу Рудольфа Лотара впервые в России поставил Александр Яковлевич Таиров в Московском Камерном театре. Было это в 1917 году – сразу через пару недель после Октябрьской революции. Спектакль о шуте, провозгласившем себя королем, конечно же, запретили. Так и написали на тексте пьесы: «Показывать нельзя!» Роман Виктюк достал уникальный экземпляр из хранилища театральной библиотеки в Петербурге (он был единственным за долгие годы, кто открыл папку с текстом пьесы) и пригласил зрителей на премьеру.

В спектакле заняты практически все ведущие актеры театра Виктюка. В роли королевы-матери – Людмила Погорелова, интриганки Гизы – Екатерина Карпушина, брата короля Танкреда – Александр Дзюба, комедианта Панталеоне – Игорь Неведров. В главной роли Арлекина – Дмитрий Бозин. Все персонажи – участники одного странного события. Представьте себе: королевский дом накануне передела власти. Дни старого короля сочтены. Бразды правления должен принять его сын – принц Боэмунд. Без сомнения, он станет очередным диктатором, его стальные латы средневекового рыцаря крепки и непробиваемы, а под ними бьется стальное сердце. Но! – случай меняет все планы. Нищий актер, безродный Арлекин, случайно убивает принца и восходит на престол под его именем. Шут у власти. С-м-е-ш-н-о. Сможет ли шут по имени Арлекин стать хорошим королем? Он очень хочет издавать честные указы и принимать справедливые решения и тешит себя иллюзиями, что у него получится именно так! Ох. Г-р-у-с-т-н-о. Комедиант, художник Арлекин еще не знает, что королевская власть – это власть винтика, марионетки в огромном механизме под названием «королевство».

В программке к спектаклю «Король-Арлекин» написаны слова Пины Бауш: «Мне не интересно, как люди двигаются. Мне интересно, что ими движет». Что движет художником, который идет во власть? Какова судьба художника, который однажды попробовал вкус власти? В финале спектакля Арлекин исчезает в бурных потоках реки. Он отказался от власти и выбрал свободу. Почему? Ответ простой. Потому что власть убивает в человеке все самое прекрасное. Художник, облеченный властью, должен, точнее – просто вынужден научиться подчиняться и уничтожать. Не смешно. С-т-р-а-ш-н-о. Но почему-то всегда и везде художники так стремятся войти во власть. Многие художники. Имена и фамилии называть необязательно. Они у всех на слуху.

Александр МЯГЧЕНКОВ, Марина МЕРКУЛОВА

"Театрал" 1 Февраля 2011г. 

Римас Туминас «Театр учит терпению»

Театр Вахтангова с приходом в него знаменитого литовца Римаса Туминаса стал похож на пчелиный рой, в котором премьера выходит за премьерой, и эти спектакли, как в старые времена, возмущают, покоряют, влюбляют в себя, тревожат, привлекают в театр новых людей.

– Вам в таком насыщенном графике существовать комфортно или сложно?

– Довольно сложно, но в этой сложности есть нечто праздничное. Я не в самом празднике нахожусь, но рядом с ним. Рядом праздник. И это ощущение, хоть и тяжело, но приятно. И потом, когда праздник рядом, то – ничего, справимся!

– Вам не обидно, что когда премьера, то про вас немножко все забывают? Цветы, поклоны, все переключаются на артистов – вам не обидно?

– Нет, не обидно. Потому что я со спектаклем чуть раньше попрощался, чем случилась премьера. Я заранее готовлюсь. Начинаю репетиции рядом с артистами, на сцене. Потом спускаюсь на первый ряд, потом отхожу на седьмой, а потом и на пятнадцатый – и поближе к двери, к выходу. И ухожу еще до премьеры, так что тяжелого прощального момента у меня нет. Наоборот, я на премьере на артистов смотрю с гордостью, что они оставили меня на земле и полетели, и я рад их полету.

– Я знаю, что некоторые режиссеры начинают новую работу еще до того, как состоится премьера предыдущей. А у вас как?

– В дни премьеры хочется все перепоставить, сделать по-другому, остановить и начать заново то, что делал, кажется, что все не так, что можно было иначе, интереснее. И параллельно есть другая мысль, что вот в следующий раз я все сделаю иначе! И вот тут немедленно надо начинать что-то делать, эта мысль – это уже начало новой работы. Надо успеть подхватить живой нерв этой работы. Нельзя обрывать, откладывать. Надо продолжать по-живому. Потому что черт сидит внутри и подталкивает: «Давай дальше, давай дальше». Так что через неделю после премьеры точно начинаются репетиции нового спектакля. Это же болезнь!

– Вы говорили о том, что это удовольствие – репетировать.

– Да, и с каждым годом мне становится все радостнее репетировать, потому что тебя все меньше волнует результат, попадание в зрителя, что скажут, как оценят. Это становится третьестепенным. Раньше я был моложе, эгоистичнее, заносчивее, а жизнь учит, что то, что происходит сегодня, – это и есть самое интересное. И репетиция на сегодняшний день – это самый интересный и радостный процесс для меня.

– Вы можете сформулировать, чему в человеческом смысле вас научили репетиции, театр, ведь вы им занимаетесь уже несколько десятков лет.

– Терпению. Театр учит терпению. В этом слове – все. Терпение создает тебя самого. Терпение – это такая химическая реакция, длительная, в которой отбрасываются, отщепляются какие-то мои личные недостатки, отходит моя человеческая пыль, грязь. Начинаешь слушать и слышать другого, видеть его. Когда есть терпение, открывается мир: даже не мир автора, которого ставишь, а мир истории, мир века, открывается мир в небесах, когда есть терпение. Еще результат терпения – это сочувствие и благодарность.

– И прощение?

– Да, и прощение. И это самое ценное, к чему мы приходим через терпение. Через терпение мы приходим к христианству, для которого прощение – одна из самых важных составляющих.

– Много говорят о том, что в театре, как в организации, сбиты понятия морали и существует некая странная для не-театрального мира система координат. Это так? Для вас что первично: хороший артист или хороший человек?

– Хороший человек. Это уже половина профессии. Раньше говорили и сейчас говорят, что хороший человек – это не профессия. Но в театре наоборот: хороший человек – это уже половина театра, это уже половина успешной актерской работы над персонажем, над человеком, которого ты создаешь. Второе – про то, что сбита мораль в театре, – нет. Это не так. В театрах моральные критерии существуют. Они могут быть не такими открытыми, явными, но это ценность, которую каждый театр бережет. Так же, как в жизни, в театре есть понятие предательства и верности. Так же, как в жизни, в театре совершаются иногда необдуманные поступки, и так же за них просят прощения и прощают.

– То есть человеческие качества так же необходимы для того, чтобы попасть в вашу команду, как и профессиональные?

– Конечно. Только я бы сказал, не команда, а ансамбль, даже при том, что имею в виду административную сторону театра, а не труппу. Сейчас я чувствую, что мой ансамбль в Вахтанговском театре расширяется, и мне это очень приятно, что появились люди, которые хотят быть частью моего ансамбля именно в театре Вахтангова.

– Когда я училась в институте, нам много рассказывали про мхатовские и вахтанговские традиции, а когда мы ходили во МХАТ или в Театр Вахтангова, мы видели только или плохие или хорошие спектакли, которые ни к каким традициям отношения не имели. А возможно ли вообще, в принципе в живом театре продолжать традиции, возникшие больше пятидесяти лет назад?

– Знаете, как говорят: человека еще никто не отменял. Интересно и глубоко существовать на сцене всегда, в любые времена важно, и это ни к каким традициям не имеет отношения. То есть, как говорил Эфрос: хороший спектакль – это и есть традиция. Вот что традиция: исповедовать, верить и самому быть творцом, чувствовать себя созидателем. Еще нужна вера в Третьего. Служить не зрителю, не режиссеру, а этому Третьему. Может быть, этому глазу Всевышнего. Как служить? Быть профессиональным, быть верующим, быть человеком. Вот – традиция. Это никак и никем не может быть отменено. Все остальное – веяния времени, все остальное несущественно.

– Три года назад вы говорили о том, что немножко устали – ваш театр в Вильнюсе уже был успешным и мог существовать без вас, и вам стало немножко скучно. И вот вы взвалили на себя Театр Вахтангова. Есть ли у вас некий образ того, что вы хотите сделать? Некий план действий?

– У меня действительно тогда был некий период, когда казалось, что жизнь прожита – как у Чехова, и что дальше ничего не будет. И я тогда хотел уехать в хутор, я же до восемнадцати лет жил на хуторе, безвыездно, и вот хотел туда вернуться. Но вместо того чтобы поехать на хутор, чтобы убить в себе сомнения, я поехал в Театр Вахтангова, в котором я продолжаю существовать, как на хуторе: я хочу, чтобы были разные растения, чтобы они радовали, я мастерить хочу, где-то беседку сделать, где-то пруд, где-то камни навалить. Как Астров – сделать такую усадьбу, в которой будет приятно не только мне, сделать какой-то гармоничный мир. Вот мой план. И, как на хуторе, я борюсь с сорняками. Я пытаюсь на вверенном мне гектаре что-то сделать, а не получается, потому что вокруг поля заражены, и чтобы сделать свое, надо весь мир сделать чистым. Но так сделать невозможно. Но именно это предстоит сделать.

– Но когда вы приходите на хутор, то здесь можно сделать беседку, тут можно навалить камни, а вот тут течет ручей, и будет глупо пытаться мешать ему течь или хотеть, чтобы он не тек…

– Да, вы совершенно правы, значит, надо помогать ему течь, если он уже есть.

– А в театре в должности худрука театра вы чувствуете себя свободным?

– В репетициях, в замыслах – да. А в повседневной административной жизни я пленник. И мне трудно не потому, что я художник, но потому, что очень много завязано судеб в театре. А, возвращаясь к хутору, скажу, что не надо только заборов строить! Надо жить без заборов и надо распространять свою гармонию как только можешь далеко, иначе ты не почувствуешь общей гармонии, если построишь у себя забор и за своим забором все будет чисто, но не будет у тебя покоя и не будет счастья, потому что из-за забора не увидеть гармонии мира. Но тут мы приближаемся к фразе Чехова из «Трех сестер», которую, мне кажется, я понимаю: «Мы не можем быть счастливы, счастья нам не дано». То же самое: не могу я назвать себя счастливым, когда рядом кто-то несчастен. Когда все мы будем счастливы, я скажу, что и я счастлив. Но это утопия. Это красивая легенда. Но ею надо жить и к ней надо стремиться.

– Вы стали из гостя Москвы ее жителем. Как вам тут живется?

– Москва меня давит. Мне тут трудновато. Меня и Вильнюс давил, и мне хотелось обратно на свой хутор. Вообще всегда хочется куда-то уехать. Но всегда надо куда-то хотеть уехать.

– Вам бывает скучно?

– Да, и это не зависит от того, где я нахожусь.

– Состояние скуки, как вы думаете, это из серии хороших наших черт или плохих?

– Хороших, это хорошее состояние. Скучать – это полезно, это лечит от излишней суеты и дерготни. Скука – это неплохая психотерапия, ей не надо сопротивляться.

– А чему надо сопротивляться в себе?

– Чтобы это состояние «скучно и грустно» не превратилось в сарказм, в злость, в месть, в ненависть.

– Сейчас, когда вы столько лет на репетициях занимаетесь изучением человека, вы его знаете?

– Иногда мне так кажется. Иногда через удивление понимаю, что вижу, но тут же все улетучивается, и поэтому всегда себе в этом не доверяешь. Этих проблесков хватает. Не надо думать, что ты вообще видишь или понимаешь что-то. Нет. Проблесками.

– Вы любите людей?

– Да! Это самое интересное и забавное создание, из-за которого мы все и занимаемся театром!

 Катерина АНТОНОВА

 "Театрал", 1 февраля 2010г.

Мартовский номер журнала "Театрал"

Новые Известия » Узнайте все о театре

Вышел в свет свежий номер журнала «Театрал» – «Театральные Новые Известия»
18 Февраля 2011 г.







НА СТРАНИЦАХ МАРТОВСКОГО НОМЕРА ВЫ ПРОЧТЕТЕ:
    
* почему театрам сложно себя рекламировать

* чем современная Россия напоминает Алексею Кортневу брежневский застой

* какие мужские поступки совершала Галина Волчек

* зачем шекспировский театр продает актерские носки

* как Андрей Миронов пошутил над приставучими поклонниками

* за что Ефим Шифрин любит высотку на Котельнической набережной

   Постоянный адрес статьи: http://www.newizv.ru/news/2011-02-18/141242/

Спектакль "ДРАКОН"
по пьесе Евгения Шварца
в Театриуме на Серпуховке
18 февраля 2011г. в 19.00
Режиссер: Владимир Мирзоев
Бургомистр - Ефим Шифрин

Международный фестиваль юмора в Юрмале
на канале "Россия"
18 февраля 2011г. в 21.00
с участием Ефима Шифрина

Спектакль "ЦВЕТОК СМЕЮЩИЙСЯ"
по пьесе Н. Кауарда
в Театре им.Маяковского
21 февраля 2011г. в 19.00
Режиссер: Михаил Козаков
Гарри Эссендайн - Ефим Шифрин

"У нас удивительные зрители"

Хочу поделиться еще одним фрагментом из интервью Романа Виктюка, которое было опубликовано в "АиФ Москва" от 17 декабря 2003 г.:

Вообще, все, что я в этом году посмотрел на западных театральных сценах, убедило меня, что сегодня именно Москва — театральная Мекка. И все благодаря публике. У нас удивительные зрители. Они действительно приходят в театр за духовной пищей. Они хотят подниматься вверх, а не ползти на коленях. Россия для мира — оставшийся островок духа. Наша публика, я это утверждаю, — единственная в мире. Говорю не только о Москве и Петербурге. Например, мы были на гастролях в одном небольшом городке Иркутской области. В спектакле заняты Ефим Шифрин и Сергей Маковецкий. Зрители попросили, чтобы после спектакля мы с ними просто остались и поговорили. Спектакль шел два часа тридцать минут. А потом еще три часа я стоял на сцене и отвечал на вопросы. Самое потрясающее — они в курсе всех театральных новинок. Они читают современную прозу и рассуждают о ней. А ведь, казалось бы, далекий маленький город.

Вот так :) Надеюсь, что с 2003 года мы, зрители Москвы и Петербурга, и далеких маленьких городов, стали только лучше :)

До и после премьеры

Премьера спектакля по пьесе Эдварда Олби "Коза" в Театре Романа Виктюка состоялась 4 января 2005 года. А вот что я прочитала в интервью Романа Григорьевича, которое было опубликовано в "Аргументах и Фактах" 17 декабря 2003 г., т.е. за год с небольшим до премьеры. Речь в интервью зашла о том, что же ставят в Европе и в Америке:

<...> А на Бродвее я в этом году смотрел пьесу современного драматурга Олби, которая называется «Коза». Суть в том, что для героя-мужчины самым дорогим существом на свете становится коза. Она ему даже ближе, чем жена. Должен сказать, что пьеса написана замечательно, очень тонкое произведение. Но как она поставлена! Опять все переведено в плоскость «ниже пояса». Эксплуатируется физиологическая сторона, которую автор и в виду-то не имел.

А это фрагмент из цикла передач "Театральная летопись. Роман Виктюк". Год - 2006-й, т.е. уже после премьеры. На сцене - декорации из спектакля "Коза, или Кто такая Сильвия?". Что же увидел Мастер в пьесе Олби?

Роман Виктюк в программе телевидения RTN "У нас в гостях" (США, Канада)

Ведущая Валерия Коренная (2011 год)

Часть Первая.
О "Служанках", абсурде и М. Тереховой.

Часть Вторая.
Об артистах, леди Гага и А. Фрейндлих

Часть Третья.
О детстве, Верди и русском театре.

Часть Четвертая.
Об одиночестве, Л. Ахеджаковой и званиях.

Видео с сайта Валерии Коренной www.korennaya.com

 http://community.livejournal.com/reka_leta

К СТОЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ВИТОЛЬДА ГОМБРОВИЧА

     "Вам Лев Толстой не мешает писать?" - спрашивал Блок знакомого литератора и, вздохнув, признавался: "Мне - мешает". Такой великой "помехой" в великой польской словесности ХХ столетия был и во многом остается Витольд Гомбрович. "Без него я стал бы беднее, - передавал свои разноречивые чувства тридцать с лишним лет назад Славомир Мрожек. - А рядом с ним мне трудно быть собой". Это одна сторона дела: такой крупный и вместе с тем неподражаемый писатель, хочешь - не хочешь, заслоняет, парализует и хорошо если не вовсе обеспложивает современников.

     Есть и другая. Бруно Шульц называл Гомбровича разведчиком и именователем областей неофициального, непризнаваемого, замалчиваемого в жизни и в сознании, сопоставляя его с Фрейдом (я бы добавил здесь имя фрейдовского ученика Эрика Эриксона, который ввел само понятие "кризис взросления"). Роль, что ни говори, для большинства окружающих малосимпатичная, и надеяться на их благодарность или хотя бы благожелательность в ответ на откровенность диагноста, понятно, не приходится. Тем более что Гомбрович был привередлив и нелицеприятен, привык провоцировать и любил задирать, делал это каждым словом, каждым поступком, каждой новой вещью. От него доставалось и самым близким (тому же Шульцу или Милошу), а о более дальних и говорить нечего.

     Такой "неприятный" писатель не просто тяжел для окружающих. Окружающее тяжело для него самого, вот в чем дело: правда для него - всегда "одиозная" (по выражению грибоедовского персонажа, "хуже всякой лжи"), признания - всегда "тягостные" и "невольные". При этом он своим дьявольским зрением сразу видит ахиллесову пяту собеседника и метит в самые болезненные для него, а потому упорней всего защищаемые точки - гордыню и жертвенность, стадность и самодовольство, похвальбу и раболепие... Если говорить о двух сквозных традициях польской культуры: пророческо-мифотворческой и нигилистическо-иконоборческой, то Гомбровича можно считать главной представительской фигурой, прародителем и покровителем второй из названных линий - линии беспощадной национальной самокритики; он бы, впрочем, на это отрезал, что представляет только себя. Думаю, сатирические фильмы Мунка или абсурдистские драмы Мрожека - на той же смысловой оси, и статус подобных авторов (вспомним, к примеру, наших Щедрина или Зощенко) не назовешь исторически надежным, непоколебимо классическим.

     Классика ведь всегда в центре: она и олицетворяет центр, столицу, устои. Гомбрович же, как и Шульц, защищал, можно сказать, "права провинций" - в этом они писатели даже не ХХ века с его бунтом мировых окраин, но уже послевавилонского двадцать первого столетия, в котором, по старинному богословскому выражению, центр повсюду, а окружность нигде. Классика, добавлю, тяготеет к величию, почему и становится великой; Гомбрович (и опять-таки Шульц) восстанавливают достоинство незначительного, малого, завалящего - героя-молокососа, как это делает Гомбрович, хлам повседневности, как поступает Шульц. Главная фигура в классике - автор, всезнающий и всевидящий, вездесущий и неподвижный бог этого гелиоцентричного мира. Несущее начало центробежной прозы Гомбровича и литературы "гомбровичевского" склада (например, гениального "Падения" Камю или беккетовского "Безымянного") - рассказчик, подвижная, ускользающая от самогo говорящего точка зрения, фигура и интонация бесконечно неутолимой и бесконечно сбивчивой речи.

     Характерны "авторитеты" Гомбровича (поостережемся, однако, простодушно принимать их на веру). Откликаясь в 1960 году на просьбу берлинской газеты "Тагеблатт" перечислить пять книг, оказавших на него наибольшее влияние, Гомбрович назвал "Братьев Карамазовых" Достоевского, "Веселую науку" Ницше, "Волшебную гору" Томаса Манна, "Короля Убю" Альфреда Жарри и "Дневник" Андре Жида. Величавой классики тут, по-моему, и близко нет, а герои и повествователи во всех названных текстах - явно сводные братья Юзека из "Фердидурке" (а кто-то назовет джойсовского Стивена или томасовского "художника во щенячестве"). Они существа заведомо "незрелые", душевно незаскорузлые, но именно потому этически уязвимые и не успокоенные. Недаром Милош не колеблясь причислял Гомбровича к старой семье европейских моралистов, видел в его шутовстве стоический выбор и советовал вперемежку с ним читать Паскаля.

     И последнее. Все романы и большинство новелл Гомбровича на русский переведены, за последние пятнадцать лет они не раз, в разных переводах издавались, открыта для знакомства его драматургия, большими фрагментами представлен "Дневник". Но "русского Гомбровича" - ни как катастрофического толчка к самоосмыслению, ни как фокуса острой полемики, ни как разворачивающегося события собственной жизни, - по-моему, до сих пор нет. Не видно усилий к его пониманию: писатель, о котором на всех уважающих себя языках мира написаны книги, не удостоился на русском ни одной самостоятельной, принципиальной статьи без ученической или поучающей позы (если это вообще не одно и тоже), - одни дежурные "сопроводиловки" и "врезы", приличествующие беспроблемному классику. Между тем, мы у себя в стране снова и снова, я убежден, наступаем на те самые грабли, которые колотили по лбу общество и человека, воссозданных Гомбровичем. Так чтo его от нас или нас от него заслоняет? Родные лень и нелюбопытство? Привычные спесь и самозащита? Среди авторов, ведущих полемику с Гомбровичем, - не только поляки, что вроде бы "естественно", это и аргентинцы (ну, допустим), и американцы (им-то что эта Гекуба?), а ведь можно было взять немцев и венгров, испанцев и французов. Как бы там ни было, среди них нет и трудно представить русских. Или я ошибаюсь?

Борис Дубин
"Новая Польша", 11 / 2004 

«Любовь» по Шифрину

«ТелеграфЪ» в канун 14 февраля поговорил о любви с известным российским юмористом

Встреча одного из самых популярных артистов российской эстрады с кременчугским зрителем состоялась в субботу пятого февраля в ДК «Кредмаш». Кстати, к удивлению многих, это было первым знакомством артиста с Кременчугом. Незадолго перед концертом «ТелеграфЪ» пообщался с Ефимом Шифриным и задал ему пару вопросов о жизни

«Человек, который не любит, теряет право заниматься творчеством»

         – Что есть для мужчины – любовь, в частности для вас?
         – Я вообще не такой умный, как вам кажется. Врядли чего-то сформулирую так, как это до меня сделали мои предшественники, которые охоче умеют рассуждать о любви. Я могу только сказать, что моя профессия немыслима без состояния влюбленности. Потому что ничего в ней не выйдет, если человек не заведен на всем знакомое состояние этой любовной горячки: когда сердце выпрыгивает, сводит челюсти. Понимаете? Ничего не получится. Мы влюбляемся в партнеров, режиссеров, авторов, зрителей, находясь и проживая при этом в абсолютно гриппозном состоянии любовного бреда. Я не думаю, что человек с холодным сердцем и застуженными мозгами способен что-либо сделать на ниве искусства. Например, прочитать стихотворение или сыграть Ромео. Человек, который не любит и не живет этим ощущением, теряет право заниматься творчеством.
         А если мужчина и женщина не будут любить друг друга, остановится человеческий род. Если инстинкт этой тяги друг к другу пропадет, то мы все начнем зарабатывать деньги не понятно для чего. Все мы начнем продавать нефть, летать на острова, покупать яхты, но во имя чего? Мне кажется, что во имя любви совершаются не только подвиги, но и любые наши житейские поступки. Ведь все равно нас кто-то ждет, мы кого-то ждем. Все равно мы все надеемся на вечернюю встречу, и какое-то чудо, которое повернется в привычный ход вещей. Не знаю, вот попробовал сейчас мысленно исключить любовь из нашего обихода, и выходит какая-то пустота, и ничего без любви не получается.

«Любовные истории нужно считать не на разы, а на децибелы, баллы и, собственно, силу любовных ударов»

         – А как на счет «только раз бывает в жизни встреча» или все-таки нет предела числу любовных историй?
         – Ну, я не охотник рассказывать про мою жизнь, так как она остается за моим плетнем, моим забором, особенно когда счет идет на разы. Что уже тут я буду считать. Я не бухгалтер вычислять кредит-дебет. Во-первых, сколько раз – это оскорбительно по отношению к тем, с кем я когда-либо дружил, любился. А потом, что значит сколько раз? Если было то или это, значит, она приходится на какой-то раз? Нет. Это не правильно. И даже в какой-то степени оскорбительно по отношению к собственной памяти считать разы. Такое поведение мне кажется не очень мужским, и я на разы не считаю. Я считаю на децибелы, баллы, количество сердечных ударов. И пускай эти все эмоции существуют в пределах одной какой-то плоскости и их не разводит ни время, ни пространство. А те, кто уже ушел из донжуанского списка, списка возлюбленных, пускай вот там где-то выпускает какие-то книги, мемуары и жестоким образом рассчитывается с теми, кого любил когда-то.

С милым «рай в шалаше?»

         – Если представить себя наблюдателем развития любовных отношений прежде и сейчас? Изменилось ли это чувство, в качественном его понимании?
         – Послушайте, я же не жил в 18 веке. Вы так со мной говорите, как с каким-то зрелым разбивателем сердец. Ничего я не чувствую, никаких изменений к этому главному человеческому происку – любить. Что было раньше, то осталось и теперь. Только теперь эти объекты носят другую одежду, надевают другие предметы, делают другие прически, иначе красятся, разговаривают, видят по-другому. Ну и, собственно, в отношениях мало что меняется. Единственное, что меня огорчает, это очень незнакомые моему поколению вещи – это зацикленность на деньгах, на бытовом благополучии, на материальном и совершенно лишенном романтических облачков. Не знаю, но почему-то это меня огорчает, хотя может быть и во времена моей молодости было так. Просто в кругах, в которых я вертелся, мы выглядели совершенно равноправными. Все были одинаково бедны, и девушки никогда не выбирали для себя спутника жизни, руководствуясь материальными прицелами. Вот актуальность поговорки «с милым рай и в шалаше» просто немножко поиздержалась, потускнела.
         Но я вас уверяю, поверьте моему опыту, что и в «шалаше рай» возможен, но только с тем, кого по-настоящему любишь.

«Не зацикливайтесь на материальном…»

         – Ефим, оставьте нашим читателям в канун дня влюбленных совет или пожелание.
         – Я начну с маленького отрицания. На самом деле, еще совсем недавно, в обозримом прошлом, не помню такого праздника и честно говоря, не очень уверен в новых праздниках в нашем календаре. Однако день всех влюбленных или День святого Валентина я внес в свой календарь, потому что его стали праздновать все остальные. Но ничего страшного. Пускай дни в нашем календаре расцвечиваются красным когда угодно и по любому поводу. Я готов праздновать хоть День санитаров 32 городской больницы, если есть повод его отмечать.
         Так вот, мои пожелания вытекают из одного из моих ответов: «не зацикливайтесь на материальном». Безусловно, на самом деле, это важно в нашей жизни, потому что мы не можем жить, чтобы не есть, чтобы не зарабатывать. Но поверьте, что за порогом этих всех насущных вещей, есть более куда приятные и романтические вещи. Это нежная забота о другом, чувство локтя, это какая-то уверенность в том, что хоть пять человек из твоей записной книжки, но тебя никогда не предадут ни при каких обстоятельствах. И конечно, важно то, что хоть один человек, но будет рядом с тобою до твоего последнего вдоха и часа. Это тоже важно. И гораздо важнее, чем какой-нибудь дом на каком-нибудь замечательном атлантическом острове…

Светлана Шолохова
«ТелеграфЪ»
11.02.2011

 http://community.livejournal.com/reka_leta

"Чудеса бывают только с теми, кто в них верит!"

Лиза Арзамасова поговорила с GRAZIA о невероятных совпадениях и своих планах на 200 лет.

Два фрагмента из интервью:


***
GRAZIA: Расскажите о вашей новой театральной работе.
Л.А.: Постановщик спектакля Владимир Мирзоев поговорил со мной и пригласил на репетиции. Сначала я не знала, как подступить к этой роли. Может, Ивонна не просто ходит по дворцу и странно смотрит на людей? А вдруг она летает? В день первого показа я очень переживала и спрашивала у каждого встречного, все ли со мной нормально. Мне отвечали: «Конечно же, нет, ты что делаешь, не переживай!» Но это меня мало успокаивало.
GRAZIA: Легко нашли общий язык с актерами академического театра?
Л.А.: Всегда переживаю, когда прихожу в новый коллектив. Но вахтанговцы оказались очень человечными. Ребята постоянно подходили и ободряли меня: «Лизон, давай держись!» Вот сейчас я шла из театра, так они мне махали из окна гримерки. Я играю роль в составе с Машей Бердинских. Она такая прекрасная и необычная актриса. Мы чередовались на репетициях, всегда советовались друг с другом и даже подружились.

***
GRAZIA: Какой вопрос вам задают чаще других?
Л.А.: Ой, это очень смешно. Спрашивают про загубленное детство! Считают, что я упустила столько важного, пока рабо-тала в театре и кино. Можно подумать, лучшее из возможного – это бегать по улице и гонять мячик. Да, мне выпало индивидуальное детство, и мне в нем было хорошо.

Читать интервью полностью на сайте GRAZIA, итальянского еженедельника о моде и звездах

«Деление искусства на элитарное и массовое — это проявление неоправданного снобизма»

«Деление искусства на элитарное и массовое — это проявление неоправданного снобизма»

Актер эстрады и театра Ефим Шифрин рассказал GZT.RU, почему нельзя разделять искусство на массовое и элитарное, что сейчас смешит публику на эстрадных концертах и к кому он обращается, когда пишет в свой ЖЖ.

Читать полностью на GZT.RU

На ночь глядя. Роман Виктюк

Ведущие: Борис Берман, Ильдар Жандарев


Эфир 08 февраля 2011г.

Ефим Шифрин в Бердичеве

Телеканал "ВІК" 

2011-02-09

Шифринизмы NEW

7 марта в Доме офицеров провел творческий вечер Ефим Шифрин. Маэстро юмора прибывал в добром расположении духа и удивил еще и отличной физической формой, лихо проделав колесо на сцене. Зал был заполнен ценителями юмора в основном старшего поколения. Эти люди были очень рады услышать как уже известные номера артиста, так и веселые шутки нового типа: таковыми были анекдоты о блондинках, а также артист исполнил несколько песен в авторском исполнении, что помогло разбавить выступление. В лучших театральных традициях был и антракт, и пока зрители отдыхали от Ефима Шифрина, он уже успел соскучиться. Закончилось выступление длительными овациями, а сам Ефим Шифрин еще долго раздавал автографы на сцене, и обещал сфотографироваться с каждым желающим.

Легендарного гумориста Єфіма Шифріна з програмою "Шіфрінізми-NEW" вітали у Житомирі.

     Єфіма Шифріна, одного з найпопулярніших артистів російської естради вітали у Житомирі.
     Напередодні 55-річного ювілею легендарний гуморист представив житомирянам свою нову програму, в яку увійшли найсмішніші номери минулого сезону.
     Приїзд зірки російської естради став можливим завдяки концертному агенству Валерія Нужди
     «Я не був в Житомирі років 5-6. Якщо би я знав, що в Житомир такі гарні дороги, раніше б приїхав. Приїхав. І відчув в Житомирі весну» - сказав Єфім Шифрін на початку свого концерту.
     Сольні концерти Єфіма Шифріна пройшли майже у всіх куточках планети, де говорять по-російськи. Не стала винятком і зустріч з Житомирянами. Особлива атмосфера, безперервний сміх і інтелігентність - відмінні риси сольних концертів Єфіма Шифріна. В Житомир Шифрін привіз свою нову програму «Шіфрінізми NEW», в яку входять найяскравіші і смішні номери минулого сезону. В залі був аншлаг. . Всі місця були зайняті ще задовго до початку концерту. Житомиряни вітали артиста після кожного монологу гучними оплесками, а найвдячніші, дарували квіти.

7-02-2011
Житомир Ньюс 

10 вопросов: Ефим Шифрин

Что Вы делаете в городе Винница?

У меня небольшой концертный тур по Украине. Как можно проехать мимо Винницы?

Программа Шифринизмы NEW это ремикс?

Слово "ремикс" не очень ласкает слух человека моего поколения. Давайте так: эта программа составлена из номеров последних двух сезонов. Кроме того, в нее вошли несколько совсем новых миниатюр. Думаю, что в Виннице, где я очень давно не был, большую часть программы зритель услышит впервые.

Гастроли по Украине чем то особенны для Вас?

Я не делаю разницы между моими российскими и украинскими зрителями. Возможно, об этой разнице напоминает только узнаваемый и приятный для меня говорок. Я очень люблю украинскую кухню. И те, кто находится рядом со мной, знают: всем пышным ресторанам я предпочту тот, где нам предложат настоящий борщ и вареники.

Может чем то запомнилась Винница?

К сожалению, я не помню, как давно я в последний раз был в Виннице. Но с удовольствием вспоминаю, как мы собрали полный летний театр в разгар отпусков. Всегда удивляло украинское гостеприимство. Винница разумеется, подтверждает эту замечательную черту живущих в ней людей.

Е. Шифрин комик или артист?

Вопрос, наверное, не очень верный. Артисты бывают комиками и трагиками, героями и простаками. Я не очень люблю деление на амплуа. И в моей творческой жизни, к счастью, случались очень очень разные роли.

Есть ли какая то роль или образ, которые для Вас пока мечта?

Нет, я не привык мечтать в своей профессии. Я люблю, когда она не оставляет для этого времени.

Планируете ли вы что то особенное в этом году?

Ну, этот год немножко юбилейный. Начался он для меня с премьеры в Вахтанговском театре. Буду рад, если этот год не ограничится единственной премьерой.

Какие фильмы и книги нам ждать от Вас?

Моя третья книжка вышла в прошедшем году. Она называется Течет река Лета. Знаю, что в Украине у нее были добрые читатели. Сужу по письмам. которые получаю от них в Москве.

Какие события последних лет попадут в новые творения?

Я не занимаюсь злободневной сатирой. Поэтому никогда не задумываюсь о том, какое мгновение нужно увековечить. Я рассказываю о людях и показываю людей. Вот они то и есть стимул для "новых творений"

Чего Вы ждете от нашей публики?

Уверен, что мы встретимся, как старые знакомые. Я желаю своим зрителям доброго, хорошего года.

"Афиша города Винницы" 

7 февраля 2011г.

"Торговцы резиной" в День влюбленных

Спектакль "ТОРГОВЦЫ РЕЗИНОЙ"
по пьесе Ханоха Левина
в Театре им.М.Н.Ермоловой
14 февраля 2011г. в 19.00
Режиссер: Виктор Шамиров
Йоханан Цингербай - Ефим Шифрин

"Принцесса Ивонна". Поклоны

Видео загружено на RuTube 4.02.2011г., так что предположительно поклоны после спектакля, который прошел 3 февраля :)

via gerbera12

Владимир Мирзоев: «Быть диктатором – скука смертная»

Совсем недавно Ирина написала замечательный эмоциональный пост "Неклассический любовный треугольник" о спектакле "Предательство" в постановке Владимира Мирзоева. Вот об этом спектакле и пойдет речь в интервью.


В Петербурге прошла премьера спектакля «Предательство», который поставил известный московский режиссер Владимир Мирзоев. Премьера не совсем обычная. Ибо после нее актеры и режиссер вышли к публике с микрофонами и приняли участие в обсуждении спектакля. Форма «закрытого показа» заинтересовала многих: звездные персоны были не только на сцене, но и в зале (см. фоторепортаж корреспондента «Фонтанки»). После дискуссии Владимир Мирзоев ответил на вопросы «Культурной столицы».

- Не так давно в Петербурге короткой гастролью прошел ленкомовский «Тартюф», тоже поставленный вами. Многих петербургских зрителей возмутила замена в нем исполнителя роли Тартюфа: вместо Максима Суханова его играл Андрей Соколов.

- Замена эта была сделана не просто вопреки моему желанию, а несмотря на мои протесты. Я всячески старался объяснить дирекции театра, худруку Марку Захарову и продюсерам этого спектакля, что Андрей Соколов может играть в нашей истории, при нашем разборе простака Оргона (а еще лучше пафосного Клеанта), и никогда – Тартюфа. Я отказался делать ввод, однако мне объяснили, что спектакль является собственностью театра: ты, мол, здесь никто, звать тебя никак, а мы сделаем то, что считаем нужным». Мол, авторского права на работу режиссёра у нас не существует. Я пытался возражать, предупреждал, что замысел будет разрушен, сведен к нулю, а зрители будут негодовать. Продюсеры надо мной посмеялись: Андрей Соколов – популярный актер, а вы к нему предубеждены. Мне оставалось махнуть рукой на прощание: «Воля ваша, живите, как знаете, господа профессионалы…». Больше с театром Ленком я сотрудничать не буду категорически, потому что эти люди – разрушители. Им не дорог спектакль, они руководствуются так называемой «политикой», то есть чем-то, что не имеет к искусству никакого отношения.

- «Предательство» - одна из многих пьес Гарольда Пинтера, постановки которых вы осуществили на разных сценах мира. Откуда у вас такая любовь к этому автору?

- Эта любовь давняя: в 1985-ом для своего первого шага на профессиональной сцене я выбрал «День рождения» Пинтера. Правда, тогда этот проект не состоялся. Была на заре перестройки такая организация при театре Ленком, называлась «Дебют». Руководители «Дебюта» предлагали воплощать исключительно отечественную драматургию, и Пинтер был задвинут в долгий ящик до начала 90-х, когда уже в Канаде и в США я поставил «Коллекцию» и «День рождения». Позже был российский римейк «Коллекции» - с Гафтом, Сухановым, Маковецким и Шаниной, и «Любовник» с Евгенией Симоновой и Маковецким. А тогда, в 86-ом, я поставил пьесу Ольги Михайловой «Праздничный день». С тех пор люблю и Олю, и ее пьесы.

- А вы всегда любите то, с чем или с кем работаете?

- Это неизбежно совпадает. Я попросту не могу поставить пьесу, которую не люблю. Случается разлюбить текст в процессе работы, но полюбить по ходу дела нелюбимое – нет.

- Почему на этот раз вами избрано «Предательство»?

- Как ни странно, этот «простенький» любовный треугольник отсылает нас к первоосновам – к сюжету первородного греха. Правда, роли перепутаны: кто здесь Адам, кто Ева, кто Змей-искуситель? Это почти библейская история о том, как через нас зло приходит в этот мир. А зло невероятно многолико – в политике, в обществе роли ведь тоже перепутаны... Но главное, понять, что зло рождается не только и не столько по Марксу – в результате социальных конфликтов или неустроенности институтов. Оно рождается иррационально, в сознании человека, в сознании каждого из нас - как нарушение этики, как искажение нашей природы.

- Вы хотите сказать, что зло можно передать другому?

- Оно, несомненно, заразно. Оно распространяется, как инфекция, как свиной грипп и, по-моему, имеет метафизический аспект. Во всяком случае, коллапс институтов демократии в современной России объясняет далеко не все. Я в этом смысле не марксист.

- А в каком марксист?

- Ну, когда приходится размышлять об олигархической природе нашего капитализма, я чувствую, как у меня начинается левый уклон, включается контркультурный пафос. Но это скорее рефлекс, дань моему поколению. Я отчасти зацепил конец 60-х - начало 70-х, эту антибуржуазную атмосферу, анархизм-лайт. Хотя в моем случае прививка философии хиппи была всего лишь прививкой.

- Как обычно происходит выбор вами актеров для работы?

- Обычно это «быстрые рифмы». Есть идея – хочу сделать камерную вещь вот с этими актерами. И почему-то важно, чтобы здесь и сейчас прозвучал именно этот текст, поскольку в нем сидит, как зерно в яблоке, важная для меня тема. Все это – одно с другим - как-то химически соединяется. Я бы не сказал, что это подбор актеров для конкретной вещи, это – взаимозависимые процессы. Бывает, какую-то пьесу не можешь годами поставить, потому что не видишь актеров, которые могли бы ее сыграть. Или наоборот: судьба связала тебя с актерами, которые могут интересно воплотить именно этот текст, а вот этот – увы, не для них… Все это – тонко увязанные вещи.

- Вы никогда не жалели, что стали режиссером? Груз моральной ответственности – не позавидуешь: судьбы спектаклей, фильмов, актеров, даже зрителей…

- В моей жизни было немало трудных моментов, когда что-то не получалось. Или сам спектакль не складывался, или замысел рассыпался на полпути, или в кино происходили какие-то чудовищные срывы, связанные с воровством нечистоплотных продюсеров, или зритель вдруг не принимал спектакль… В эти горькие минуты я переживал, но никогда не сожалел, что режиссура стала моей профессией. Я довольно долго шел к своей профессии: актерствовал, пытался писать роман, работал журналистом, редактором. У меня был большой перерыв – лет семь, когда я совсем не занимался режиссурой…

- А писать бросили?

- Нет, не бросил. Но писательство, как и живопись, требует одиночества. Я с удовольствием рисую у себя в блокнотах (дед у меня был архитектор и художник, отец – художник-живописец, у меня в роду эта линия, связанная с изобразительным искусством), но я не смог бы быть «одиноким волком». Мне нужно общаться с людьми, мне с ними всегда интересно. А писательство… Тяжело быть наедине со своими персонажами, с порождением собственного ума. Наверное, я бы мог быть антропологом, если бы эта идея пришла мне в голову несколько раньше… Хотя режиссура – это отчасти антропология. И, конечно, в большой степени психология.

- По природе вы экстраверт, наверное?

- Не сказал бы. Обязательно есть интравертный период, когда идет накопление информации, впечатлений. Жизнь тогда кажется несколько статичной, как бы ничего не происходит. Но вот я уже изучил этот ритм, этот узор – и нужно готовиться к событиям. Обязательно наступает момент, когда нужна отдача… Вообще, я за синергетику, за коллективной творчество. Мне интересно находиться с другими людьми в полноценном соавторстве, в постоянном диалоге. И, понятно, что в этом случае нужны особенные люди: такие, как Максим Суханов, Андрей Мерзликин или Аня Чурина.

- На репетициях вы принимаете в расчет точку зрения актеров?

- Это одно из важнейших условий игры, обязательное правило. Если актер не готов быть моим соавтором, я с ним второй раз вряд ли стану работать.

- Но есть же режиссеры – диктаторы, и их – предостаточно…

- По-моему, это скука смертная. Я, честно говоря, не понимаю диктатуру, авторитаризм не только в театре, в искусстве, но и вообще в жизни. Нет ничего скучнее, чем навязывать всем свое «единственно правильное мнение». Тоска, какая-то экзистенциальная пустыня… Серьезно, не понимаю… Мне важно слышать, слушать актеров. Когда актер телепатически воспринимает мои мысли, это идеальная ситуация. Должна возникать таинственная связь, и, чем она тоньше, деликатнее, тем меньше приходится анализировать. Конечно, анализ тоже важен, обычно он предшествует этюдам, но чем сложнее тонкая связь с актером, тем продуктивнее процесс. Мы с Максимом Сухановым только в театре сделали уже работ десять, включая «Предательство», - это позволяет нам использовать минимум слов.

- Как вы определяете «своих» людей?

- Это сложно. Сначала может показаться, что нет - это не мой персонаж, а потом окажется, что человек был «зажат» или почему-то считал, что ты «злой дядька». Недавно я работал в Театре им. Вахтангова – делал «Принцессу Ивонну» Витольда Гомбровича, в группе было несколько молодых актеров, для которых роль в этом спектакле оказалось первой, отрепетированной от начала до конца. Я видел, как им непросто, как шаг за шагом приходится привыкать к новому художественному языку. Но они были открыты для диалога, их сознание не сопротивлялось неизвестному, не цеплялось за химеру «единственно правильного метода». Мне с этими ребятами было интересно. Если поколение игрек состоит преимущественно из таких людей – у нас как у общества есть надежда.

Екатерина Омецинская,
«Фонтанка.ру»,
Фото Михаила Садчикова мл.
30.01.2011

Святая юродивая на сцене театра

Случайно, на святках, пошли мы с женой на «какую-то» комедию: она заказала билеты по Интернету на «какую-то» там «Принцессу Ивонну». У меня был свободный вечер, и мы поехали в театр им. Вахтангова. Думали – посмеёмся немножко: небось, какая-нибудь лёгкая французская ржачка, как сейчас в моде в наших театрах, а особенно – в антрепризах (сам я – переводчик, и знаю, о чём говорю).

И вдруг… Очень скоро стало ясно, что это – такая же комедия, как «Чайка»: ведь именно так назвал Чехов свою пьесу, в которой люди страдают, потому что ищут и не находят любви – в себе, в других, в мироздании, а по сути – ищут Бога, свой путь к нему, подчас даже не подозревая этого, а мальчишка Треплёв кончает с собой – от Богооставленности, точнее – от того, что… Дальше – не буду: это очень далеко нас заведёт от «Принцессы Ивонны» (хотя на старости лет я начинаю понимать, как важно проверять «на Чехове», на близости к нему, человечность драматургии, а точнее – на близости ко Христу, к тому Христу, к которому всю жизнь шёл Чехов, даже многократно отрекаясь от Него, по интеллигентской инерции, но мучаясь своим неверием …).

Так вот, это был, оказывается, второй спектакль (после премьерного, накануне). Фамилия польского автора, Витольда Гомбровича, ничего нам не говорила. Что-то шевельнулось в сознании, когда выяснилось, что «Принцесса» написана в 1938 г., то есть всего за год до того, как на весь мир и на нас обрушилась страшная катастрофа, кара Божия: плоды озверения и одичания великого немецкого народа (который, правда, не сумел превзойти, по масштабам, нашего российского озверения, но зато после войны нашёл в себе силы преодолеть в себе зверя, а мы в себе, пока, - не находим), когда всё началось с Польши и когда такое тонкое, такое точное ощущение истины и заблуждения, когда мы видим, как легко обидеть человека и как это страшно, просто обижая другого, убить в себе человека и Бога, когда мы вдруг осознаём, что все эти движения души, обнажённые Гомбровичем, потом сгорят в пламени войны: войне не до тонкостей!

В программке писалось, что пьеса была поставлена в Варшаве только «в начале 50-х гг.», вряд ли – на академической сцене, наверно - в каком-нибудь студенческом театрике и скорее всего – после смерти Сталина: ведь Польша была, как говорили у нас тогда, «самым весёлым бараком в нашем соцконцлагере», и поляки позволяли себе кое-какие вольности, недопустимые у нас, в «главном бараке».

Когда я раскусил, что эта пьеса – о пути человека к Богу, то мельком подумалось (после спектакля: там думать не успеваешь): какое счастье, что я увидел всё это богатство мыслей и чувств ПОСЛЕ своего воцерковления в 90-е гг., после того, как в Татьянин день 1995 г., стоя на морозе во дворе журфака, вместе с другими пел, вернее подпевал акафист св. Татьяне... Наверно и без того давнего события я бы в сегодняшнем спектакле многое и понял БЫ, и вспомнил БЫ, и связал бы одно с другим, но то, что я увидел и пережил в этот вечер в зрительном зале, где все мы были больше, чем зрители, я увидел бы и пережил бы не так. ТАКОЕ погружение в омут страстей, прозрений, метаний, мучений, грехопадений, просветлений людской души, взыскующей Спасения, Спасителя, которое дал нам испытать Гомбрович, даёт только опыт воцерковления, только он позволяет увидеть свет в конце тоннеля. Одной душе это не под силу! Церковь обостряет наши чувства, пробуждает от духовной дремоты, от рутины, в которой мы так уютно устраиваемся, отгородившись от мира и от мира Христа.

Конечно, самое высокое искусство не заменит нам Церковь, но истинно христианское искусство (иначе я не могу назвать увиденное и пережитое, и как редко встречаем мы его в современной жизни!) тоже указывает нам путь к церковной ограде. И какое счастье увидеть это на сцене, пережить прозрение вот этого героя и вот этого – как своё!..

Я не хочу долго рассказывать о спектакле, главное здесь – те «чувства добрые», которые он в нас пробуждает. Сюжет – простенький: в некотором царстве-государстве появляется маленькое (маленькое ли?), несчастное (несчастное ли?), забитое (забитое ли?), убогое (убогое ли?), больное (больное ли?) существо – девочка-подросток, по сути своей (и в самом высоком смысле) – юродивая. Это существо, пользуясь нашим медико-правовым термином, - «с ограниченными возможностями»: оно способно только (только лишь!) любить и страдать. Но, оказывается, как много ей этим дано! Дано кем! Понятно, кем… Взбалмошный принц, – наследник трона, – объявляет её своей невестой, из прихоти, чтобы взбесить мамочку и папочку, но больше – чтобы поиздеваться над бедняжкой, вовлекая в эту весёлую игру своё окружение. Да не тут-то было! Оказывается, что это существо – несокрушимая скала: об неё не только разбиваются все волны ненависти, но эта девочка начинает, самим фактом своего присутствия, преобразовывать мир…Такова сила Любви. Если она нам дана…

Театр Вахтангова… Какое это счастье – снова увидеть, услышать давно забытое, пережитое в этом театре времён его славы (славы, которая, слава Богу, возвращается), испытать чувство единения со сценой, вспомнить, что театр (вообще) – огромное увеличительное стекло для слова, жеста, цвета, звука (в кино – совсем другое!), увидеть, как всё это возрождается, что возрождается, после дрязг и упадка, то, с чего рождался театр Вахтангова, что семена, посеянные тогда, в 1918 г. возвращаются сейчас сторицей! Причём в этом спектакле это – не форма ради формы, а подчинено великой цели: вернуть Человеку его достоинство и его смирение перед лицом Бога. При всех кажущихся экстравагантностях постановки Мирзоева, где в «одном флаконе» - и театр Кабуки, и пекинская опера, и психологическая драма, и Станиславский, и театр абсурда, и подлинные страсти, и пародия на страсти, всё это сделано целомудренно и органично: перед нами – художественное единство, о котором поэт сказал: «И жизнь, и слёзы, и любовь».

Трудно, почти невозможно представить, что слабость и греховная природа человека может быть выставлена на сцене целомудренно и со вкусом, если в спектакле перед нами часто возникает грех во всей своей беспощадной обнажённости (но, конечно, - без «порнухи», как это свойственно сейчас плохому театру и делается во имя ложно понимаемой «совремённости»). Со вкусом – то есть с тонким чувством меры, с точно рассчитанными акцентами, с пониманием природы театра и природы поэтического театра, где интонация не может быть всегда бытовой, хотя без неё нельзя обойтись: ведь только на фоне бытовой интонации можно услышать и оценить поэтическую, ведь только в поэтическом театре оживают, материализуются (сюжетно и словесно!) метафоры, такие, например, как «всепоглощающая любовь».

Но дело не только в мастерстве, в профессионализме режиссёра и актёров, в умении «войти в образ» или «ввести в образ», не только в том, какую музыку сочинил или подобрал, по-своему аранжировал композитор, не только в том, правильно, талантливо или гениально выстроена сценография, даже не только в том, насколько режиссёр подчинил всё это одной задаче, хотя это – важнейший принцип такого синкретического искусства.

Дело не только в этом. С материалом этой пьесы всё обстоит намного сложнее, хотя сформулировать эту сложность вроде бы просто: надо, чтобы мы все – и зрители, сидящие в зале, и актёры, которые перед нами на сцене, и невидимый нами режиссёр, и все остальные, породившие эту, я не побоюсь этого слова, мистерию, ощущали каждую секунду: «Христос посреди нас! Есть и будет!» Надо, чтобы в зале это ощутили даже те, кто не знает (вроде бы), кто посреди нас! В этой мистерии именно Он «не читки требует с актёра,/А полной гибели всерьёз». Это – то, что невозможно изобразить, удачно сыграть. Тут нужна вера, вера – выше той, о которой кричал Станиславский: «Не верю!» Для этого каждая актриса, каждый актёр должен был пройти свой кусочек Via dolorosa, а это невозможно без помощи Того, кто всегда с нами. Здесь нельзя было без Него вытянуть ни одну роль, даже, по роли (а может и внутри), восставая против Него, даже – с остервенением грешника отвергая Его! Для этого каждая роль и весь спектакль должен был стать тем, к чему Он призывает нас во всём – Исповедью, перед нами и перед Ним. Я думаю: какое счастье для актёров переживать это!

Говорю я это ещё и потому, что мне как-то пришлось увидеть другой пример – чудовищный пример высокопрофессионального воплощения на другой московской сцене незатейливой мысли: как хорошо заниматься «эти самым» мужику с мужиком! И это представил нам режиссёр, который числит себя христианином, любит об этом красиво порассуждать и т.п. Я имею в виду «Саломею», поставленную Виктюком. Человек я занятой, нетеатральный так сказать, на спектакль этот мы с женой попали случайно пару лет назад. В том, что наш маэстро – «голубой» нет ни для кого никакого секрета, как нет секрета в «голубизне» Оскара Уайльда, автора «Саломеи». Голубой – так голубой, я готов политкорректно обойти этот факт личной биографии двух маэстро, если бы голубизна не становилась бы кредо, которое провозглашается «со всех крыш», по поводу и без оного. Ведь вот что интересно: «Саломея» Уайльда – не про «это» (про что – это не мой вопрос), а Виктюку неймётся оглашать граду и миру «про это» по любому поводу. И вот маэстро (несомненно талантливый, даже слишком!) обрушивает на нас всю мощь техники мирового театра – от старого МХАТ'а до ещё более древней пекинской оперы (и т.д., и т.п., см. выше) – когда каждая сцена, жест, вздох, кувырок филигранно отработаны и, опять же, образуют нерасторжимое единство! Чего ж вам боле? Но единство с чем? С тем, чего не было даже у Уайльда?

Вот тут я остановился и засомневался: может «оно» где-то там гнездилось в недрах этой декадентской драмы? Не исключаю. Для меня остаётся вопрос: во имя чего? для чего весь сыр-бор на сцене? Для того, чтобы мы почувствовали: «голубые» - тоже люди, не хуже нас. Хуже, не хуже – речь сейчас не о том, а о том, что «это» воплощено талантливо и агрессивно. Вот это зрелище Уайльда так сказать «ангельскими дориносима чиньми», вознесение его ущербности на пьедестал – поистине прискорбно. Прискорбно не только само по себе, как театрально-физиологический курьёз, как гей-парад на сцене.

Прискорбно зрелище страшной власти мощного таланта: видя это «торжество муз», «пир театральных эффектов» и прочую мишуру, к сцене с букетами кидаются и седовласые театралки и юные дарования из какой-нибудь «Щуки», с визгом, утирая слёзы счастья! Ну как же, как же! Им было явлено такое служение Мельпомене, что они не заметили рогов и копыт и не почувствовали запах серы! Отшибло мозги, ослепило глаза и ослабило обоняние! Ну, да ладно…

Подумалось и о тех мальчиках, которых Виктюк взял, как я догадываюсь, в свой театр лет 10-15 назад, наверно целый курс ГИТИС'а увёл… Что он с ними сделал? Какую истину он им открыл?

А что сделал и что делает Мирзоев со своими актёрами и актрисами, ведя их путём Голгофы к тому, кто сказал: «Я есть путь и истина»? Да, театр и истинное искусство вообще – дело не шуточное.

Теперь – совсем о другом, о том, что, как мне кажется, неизбежно приходит на ум. Сидя в зале, захваченный спектаклем, я, конечно, не задавался вопросом, кто такой Гомбрович, - и то, что он поляк, и его фамилию я узнал только в антракте, - но мне сразу стало ясно, что для этого автора Богоприсутствие не было пустым словом, что он жил этим. Это уже потом я прочёл несколько слов в Википедии о том, где он жил, где умер, узнал, что он ощущал себя и был на самом деле гражданином мира - но когда это стало мне ясно, то подумалось: несмотря на то, Гомбрович обращался ко всему человечеству, польские корни этой пьесы, напряжённость переживания поиска Бога её персонажами, её польский аромат, - всё это дышит здесь, всё это определяется, как всёгда, «адресатом» пьесы, - польским зрителем, историческим контекстом, трагической судьбой Польши.

Так всегда бывает с истинным искусством: только глубоко русское, глубоко французское, глубоко японское и т.п. произведение искусства имеет шанс стать общечеловеческим, как возвысился над всем миром и возвысил Россию автор «Войны и мира» (при всех своих заблуждениях), как возвышается над землёй величайший из детей Авраама, сказавший как похвалу своему новому ученику: «Вот идёт истинный иудей!» Для этого во всемирной истории надо быть Богочеловеком, ну а в театре (и в любом серьёзном деле) – мастером, профессионалом. Впрочем, профессионализма здесь мало, важно, на какой почве он вырастает, какая почва взрастила этого драматурга и его зрителей. Не всем она дана, эта почва. На этом я остановлюсь только сейчас, в конце...

Разница между Польшей и нами это, пожалуй, то, что так удачно выразил Бердяев (хотя не могу отнести себя к числу его безусловных почитателей): «Русь была крещена, но не евангелизирована». Отсюда – несформированность социально значимой и серьёзной христианской рефлексии на Руси (не на уровне «Епархиальных ведомостей», а хотя бы в образованных кругах) – ещё тогда, когда РПЦ не была отделена от государства. А уж теперь-то, на этапе вылезания из пропасти, на что можно всерьёз рассчитывать? Только на Христа. А где мы?

Если я не прав, то покажите мне что-нибудь сопоставимое с «Принцессой» в русской драматургии и русском театре – я буду рад «проиграть». Но вот сейчас важно, что эта очередная, но поистине историческая встреча традиций великого русского театра (не только театра Вахтангова, а нашего театра вообще) и мало нам знакомой польской драматургии преподнесла нам такой удивительный подарок.

автор:

Л.С. 

источник:
Интернет-издание "Татьянин день" 

http://www.taday.ru/text/867324.html

3 февраля 2011