Заголовок поста - название публикации на сайте. Я бы это интервью назвала по-другому: "Это было вчера!" или, например, "А что вы волнуетесь? Он вернется!". Или вот еще цитата из интервью - "Сегодня утром я придумал такую формулу: "Люди строят стены одиночества, а надо строить – мосты!". Но уж как назвали, так назвали...
Нынешняя театральная весна проходит "под знаком Виктюка": в марте израильские зрители увидели поставленный "классиком сценической провокации" спектакль "Любовница любви", затем (в конце мая-начале июня) в Израиль приедут "Служанки" и "Саломея".
Прилетевший в Тель-Авив Роман Виктюк согласился ответить на вопросы корреспондента NEWSru.co.il о новых спектаклях, а также поразмышлял о родине, о Моцарте, о явлениях природы и о многом другом.
Роман Григорьевич, складывается впечатление, что в последнее время вас больше интересует власть, а не любовь, политика, а не эротика. Это так?
Нет-нет, это не так, просто есть один спектакль, "Король-Арлекин", мы привезем его в Израиль осенью… Он о том, что творец и власть несовместимы. Пьесу написал Рудольф Лотар, австрийский драматург XIX века. Была у них тогда в Австрии такая вспышка: прекрасные художники дружили, сочиняли, пили… Уже тогда эту пьесу запретили по всей Европе. До революции ее поставил великий Александр Таиров в Камерном театре, но ее запретила цензура. После революции Таиров снова взялся за эту пьесу, решив, что теперь настало время свободы. Но ему опять посоветовали забыть об этой затее. В результате, этот спектакль они не играли вообще! Когда я вспомнил о Лотаре и обратился в Театр Пушкина (бывший Камерный), чтобы мне помогли отыскать таировский экземпляр пьесы, в литературной части мне ответили, что такая пьеса никогда не ставилась на этой сцене. Тогда я поехал в Ленинград: там в театральной библиотеке работают люди, которые меня обожают, они нашли шесть экземпляров пьесы, на каждом из которых было написано: "Категорически запретить". Так что, это очень кстати. Вся мировая пресса пишет о том, что проблема свободы слова и цензуры стоит в России очень остро. Мы не можем не ощущать это на себе.
Вы всегда высказывались в своих работах с безоглядной смелостью: причем, на любую тему. Вы сознательно шли на риск или это свойство характера?
Я всегда ставил тех, кто был их врагами, врагами власти: Вампилова, Зорина, Люсю Петрушевскую. Художник обязан считывать то, что происходит, и высказываться о самой большой боли, а в советское время была одна большая боль. Я не поставил ни одного спектакля, который бы обслуживал систему, хотя работал в театрах, которые только этим и занималась. Но я же "украиньска дытына", я из Львова, я все делал как-то так... на улыбке, на доброте, прикинувшись, что вовсе ничего не понимаю. Да, это, конечно, свойство характера.
Вам, действительно, присуща некоторая "моцартовская легкость".
Конечно! Тем более, что брат Моцарта жил и работал во Львове!
Приходилось вы вам за эту легкость расплачиваться?
Естественно! Когда я руководил театром МГУ, в 1979 году, после Ролана Быкова и Марка Захарова, нас закрыли за то, что мы поставили Люсину (Людмилы Петрушевской - Прим.ред.) пьесу "Уроки музыки". В ней говорилось о том, что раковая опухоль Страны Советов зашла слишком далеко и лечить ее уже невозможно. Попасть в наш театр было нельзя: люди, кони, конная милиция. Нас защищали Ефремов, Арбузов, Розов, Эфрос, но ничто не помогло.
Эта история произошла довольно давно…
Я вам дам "давно"! Это было вчера!
…но все-таки, как сегодня вы чувствуете себя в Москве?
Нормально. А какая мне разница? Я же никогда у них ничего не прошу.
Вы встречались со столькими знаменитыми людьми. Вам случалось когда-нибудь робеть?
Нет, никогда. Я же "украиньска детина". Я всегда с улыбкой. Как свет. А свет ухватить нельзя. Вот как у вас в Израиле – дождик и сразу свет. А потом свет исчезает. Можно плакать, бросать в него тапками, но ухватить нельзя. Это единственное природное явление, которое не страшится агрессии. Можно или раствориться в нем, или его лобзать.
Выходит, вы – явление природы?
Это правда, и вы напрасно смеетесь! Вот недавно я был на программе у Бермана и Жандарева, так они просто растворились и промолчали целый час!
Вы всегда выглядели гражданином мира, даже тогда, когда еще никто никуда не ездил. Как вам это удавалось?
Сам не знаю! Я очень долго никуда не выезжал. Сколько раз меня звали итальянцы, итальянская компартия просила меня выпустить, но им отвечали, что я занят или болен. Когда меня пригласили американцы, я знал, что никуда не поеду. Был в этом убежден. Но вдруг Михаил Александрович Ульянов, который был тогда председателем ВТО, сказал: "Вы едете". И дал мне билет в одну сторону. Я ему говорю: "Как же так? Всегда дают два билета с точной датой возвращения". Он со мной соглашается и идет выяснять. Идет в первый отдел и выходит оттуда с лицом перевернутым. Говорит мне: "Я впервые такое вижу, мне сказали – "А что вы волнуетесь? Он вернется!". И я вернулся. Вообще, каждый раз, когда я опускаюсь на американскую землю, я сразу пою: "Родина-а!" и сразу хочу домой.
И в Европе не хотелось остаться?
Я 17 лет подряд ставил в Италии. Они меня уговаривали остаться. Но вы же знаете, я из Львова, а Львов – это же тоже Европа. Что же мне хотеть из Европы в Европу? А вот в Израиль я приезжаю прямо как домой. Все мои друзья из моего двора – все они здесь. Здесь и в Америке. Они все евреи. Я с детства лопотал на идиш! Знаю этот прекрасный язык. В мае мы будем играть два спектакля – "Служанки" и "Саломею" – в Оперном театре, над сценой будет бегущая строка, перевод на иврит.
Для молодой певицы Нуцы вы поставили концерт-спектакль "Любовница любви". Ее называют вашей музой. А как складываются ваши отношения с "экс-музами", не обижаются ли они на вас, когда вы выводите на сцену новую героиню?
Боже упаси! Это же небесные невесты. Накануне вылета в Израиль мы встретились с Аллой Демидовой, когда-то она сыграла в моем спектакле "Федра". Она бросилась ко мне и говорит: "Что делать? целовать или плакать или благодарить?" "Все, все, - говорю, - и целовать, и плакать!" Все лучшие артистки, все со мной были: Фрейндлих, Доронина, Максакова, Мирошниченко, Неелова... прямо сердце екает.
Во время репетиций вы очень щедро раздаете комплименты…
Да! Категорически. Надо искренне восхищаться сейчас, а не тогда, когда человек уходит в другой мир. Вот когда мы говорим слова высокие, а при жизни все стесняемся, обижаемся… А должен быть восторг! Театр – это игра, как в детском саду, а там все дети равны. Все хотят, чтоб их любили. Без любви театр не может. Сегодня утром я придумал такую формулу: "Люди строят стены одиночества, а надо строить – мосты!"
Как правило, кто щедр на чувства, тот не экономит и деньги. На что вы любите тратить деньги?
Когда мы летели в Тель-Авив, то полчаса не могли сесть из-за плохой погоды. Летчик извинялся. Потом все-таки сели, идем по аэропорту, а люди стоят, мне улыбаются, толкают друг друга: "Это он, это он, это он!". В машине включили радио, а там Нуца в прямом эфире. Я сказал, что хочу позвонить ей. Мы остановились на Кикар а-Медина, я зашел в бутик моего друга и позвонил Нуце. Я сказал ей: "Вот, я на крыльях спустился на эту землю и уже меряю пиджаки!".
Беседовала Елена Берсон
NEWSru.co.il
12 марта 2011 года
Прилетевший в Тель-Авив Роман Виктюк согласился ответить на вопросы корреспондента NEWSru.co.il о новых спектаклях, а также поразмышлял о родине, о Моцарте, о явлениях природы и о многом другом.
Роман Григорьевич, складывается впечатление, что в последнее время вас больше интересует власть, а не любовь, политика, а не эротика. Это так?
Нет-нет, это не так, просто есть один спектакль, "Король-Арлекин", мы привезем его в Израиль осенью… Он о том, что творец и власть несовместимы. Пьесу написал Рудольф Лотар, австрийский драматург XIX века. Была у них тогда в Австрии такая вспышка: прекрасные художники дружили, сочиняли, пили… Уже тогда эту пьесу запретили по всей Европе. До революции ее поставил великий Александр Таиров в Камерном театре, но ее запретила цензура. После революции Таиров снова взялся за эту пьесу, решив, что теперь настало время свободы. Но ему опять посоветовали забыть об этой затее. В результате, этот спектакль они не играли вообще! Когда я вспомнил о Лотаре и обратился в Театр Пушкина (бывший Камерный), чтобы мне помогли отыскать таировский экземпляр пьесы, в литературной части мне ответили, что такая пьеса никогда не ставилась на этой сцене. Тогда я поехал в Ленинград: там в театральной библиотеке работают люди, которые меня обожают, они нашли шесть экземпляров пьесы, на каждом из которых было написано: "Категорически запретить". Так что, это очень кстати. Вся мировая пресса пишет о том, что проблема свободы слова и цензуры стоит в России очень остро. Мы не можем не ощущать это на себе.
Вы всегда высказывались в своих работах с безоглядной смелостью: причем, на любую тему. Вы сознательно шли на риск или это свойство характера?
Я всегда ставил тех, кто был их врагами, врагами власти: Вампилова, Зорина, Люсю Петрушевскую. Художник обязан считывать то, что происходит, и высказываться о самой большой боли, а в советское время была одна большая боль. Я не поставил ни одного спектакля, который бы обслуживал систему, хотя работал в театрах, которые только этим и занималась. Но я же "украиньска дытына", я из Львова, я все делал как-то так... на улыбке, на доброте, прикинувшись, что вовсе ничего не понимаю. Да, это, конечно, свойство характера.
Вам, действительно, присуща некоторая "моцартовская легкость".
Конечно! Тем более, что брат Моцарта жил и работал во Львове!
Приходилось вы вам за эту легкость расплачиваться?
Естественно! Когда я руководил театром МГУ, в 1979 году, после Ролана Быкова и Марка Захарова, нас закрыли за то, что мы поставили Люсину (Людмилы Петрушевской - Прим.ред.) пьесу "Уроки музыки". В ней говорилось о том, что раковая опухоль Страны Советов зашла слишком далеко и лечить ее уже невозможно. Попасть в наш театр было нельзя: люди, кони, конная милиция. Нас защищали Ефремов, Арбузов, Розов, Эфрос, но ничто не помогло.
Эта история произошла довольно давно…
Я вам дам "давно"! Это было вчера!
…но все-таки, как сегодня вы чувствуете себя в Москве?
Нормально. А какая мне разница? Я же никогда у них ничего не прошу.
Вы встречались со столькими знаменитыми людьми. Вам случалось когда-нибудь робеть?
Нет, никогда. Я же "украиньска детина". Я всегда с улыбкой. Как свет. А свет ухватить нельзя. Вот как у вас в Израиле – дождик и сразу свет. А потом свет исчезает. Можно плакать, бросать в него тапками, но ухватить нельзя. Это единственное природное явление, которое не страшится агрессии. Можно или раствориться в нем, или его лобзать.
Выходит, вы – явление природы?
Это правда, и вы напрасно смеетесь! Вот недавно я был на программе у Бермана и Жандарева, так они просто растворились и промолчали целый час!
Вы всегда выглядели гражданином мира, даже тогда, когда еще никто никуда не ездил. Как вам это удавалось?
Сам не знаю! Я очень долго никуда не выезжал. Сколько раз меня звали итальянцы, итальянская компартия просила меня выпустить, но им отвечали, что я занят или болен. Когда меня пригласили американцы, я знал, что никуда не поеду. Был в этом убежден. Но вдруг Михаил Александрович Ульянов, который был тогда председателем ВТО, сказал: "Вы едете". И дал мне билет в одну сторону. Я ему говорю: "Как же так? Всегда дают два билета с точной датой возвращения". Он со мной соглашается и идет выяснять. Идет в первый отдел и выходит оттуда с лицом перевернутым. Говорит мне: "Я впервые такое вижу, мне сказали – "А что вы волнуетесь? Он вернется!". И я вернулся. Вообще, каждый раз, когда я опускаюсь на американскую землю, я сразу пою: "Родина-а!" и сразу хочу домой.
И в Европе не хотелось остаться?
Я 17 лет подряд ставил в Италии. Они меня уговаривали остаться. Но вы же знаете, я из Львова, а Львов – это же тоже Европа. Что же мне хотеть из Европы в Европу? А вот в Израиль я приезжаю прямо как домой. Все мои друзья из моего двора – все они здесь. Здесь и в Америке. Они все евреи. Я с детства лопотал на идиш! Знаю этот прекрасный язык. В мае мы будем играть два спектакля – "Служанки" и "Саломею" – в Оперном театре, над сценой будет бегущая строка, перевод на иврит.
Для молодой певицы Нуцы вы поставили концерт-спектакль "Любовница любви". Ее называют вашей музой. А как складываются ваши отношения с "экс-музами", не обижаются ли они на вас, когда вы выводите на сцену новую героиню?
Боже упаси! Это же небесные невесты. Накануне вылета в Израиль мы встретились с Аллой Демидовой, когда-то она сыграла в моем спектакле "Федра". Она бросилась ко мне и говорит: "Что делать? целовать или плакать или благодарить?" "Все, все, - говорю, - и целовать, и плакать!" Все лучшие артистки, все со мной были: Фрейндлих, Доронина, Максакова, Мирошниченко, Неелова... прямо сердце екает.
Во время репетиций вы очень щедро раздаете комплименты…
Да! Категорически. Надо искренне восхищаться сейчас, а не тогда, когда человек уходит в другой мир. Вот когда мы говорим слова высокие, а при жизни все стесняемся, обижаемся… А должен быть восторг! Театр – это игра, как в детском саду, а там все дети равны. Все хотят, чтоб их любили. Без любви театр не может. Сегодня утром я придумал такую формулу: "Люди строят стены одиночества, а надо строить – мосты!"
Как правило, кто щедр на чувства, тот не экономит и деньги. На что вы любите тратить деньги?
Когда мы летели в Тель-Авив, то полчаса не могли сесть из-за плохой погоды. Летчик извинялся. Потом все-таки сели, идем по аэропорту, а люди стоят, мне улыбаются, толкают друг друга: "Это он, это он, это он!". В машине включили радио, а там Нуца в прямом эфире. Я сказал, что хочу позвонить ей. Мы остановились на Кикар а-Медина, я зашел в бутик моего друга и позвонил Нуце. Я сказал ей: "Вот, я на крыльях спустился на эту землю и уже меряю пиджаки!".
Беседовала Елена Берсон
NEWSru.co.il
12 марта 2011 года
Комментариев нет:
Отправить комментарий