Интервью Романа Виктюка про пионерско-режиссерскую практику и выбор пьесы, про "Ночь в Театре Романа Виктюка" (первую, но не последнюю), пушкинские чтения в саду "Эрмитаж" (в которых принял участие Ефим Шифрин), а также про работу над фантастической пьесой.
Встреча с Романом Виктюком была необыкновенной, как, впрочем, и все, что он творит. Наша беседа не ограничилась списком заготовленных вопросов, меня не поставили во временные рамки, и вообще, не было ощущения, что я говорю с известным, очень занятым человеком. За супермодной оправой виктюковских очков угадывался любопытный взгляд с присущей только ему заражающей искрой оптимизма. У Виктюка абсолютно свое восприятие мира, которое он выкладывает на театральные подмостки. В этом, наверное, и заключается неугасающий интерес к его режиссерским находкам.
– Роман Григорьевич, вы не перестаете удивлять зрителей новыми фантастическими идеями. Как вам удается на протяжении стольких лет сохранять такую энергию?
– Я всем всегда говорю – мне 19 лет и ни годом больше. Ну не может и не имеет права творить уставший от жизни человек, которому уже ничего не интересно. Это не про меня. Когда меня спрашивают о счастье, я отвечаю, что каждый прожитый день – это уже невероятное счастье. Каждое утро я просыпаюсь и лечу!!! С первыми лучами солнца у меня вырастают творческие крылья, дающие ощущение свободы. Иначе, зачем пребывать на этой земле?
– Если бы не театр…
– Я уже могу вам ответить – ничем другим я бы заниматься не смог. Когда мама была беременна мной, кажется, на семимесячном сроке, она ходила в оперный театр – там давали «Травиату». Так вот, когда началась увертюра, я так бился у мамы в животе, мне так хотелось поскорей прийти в этот мир, что ей пришлось срочно покинуть зал. С тех пор мама утверждает, что, когда она услышала крик новорожденного сына, то это была первая нота, с которой начинается опера Верди «Травиата».
– А когда впервые проявился ваш режиссерский талант?
– О, это очень интересная история! Я помню, когда я был еще пионэром, а было это в классе пятом-шестом, и на всех олимпиадах в родном городе Львове занимал первые места, меня премировали путевкой в пионерский лагерь «Буча» под Киевом. Встретили меня не очень дружелюбно: я сразу почувствовал, что был из той другой половины Украины. Ребята на меня так смотрели, как будто я какой-то враг. Это долго не могло продолжаться, потому что я предложил начальнице лагеря поставить пьесу с патриотическим сюжетом – про комсомольцев, которых допрашивают немцы. Роль комсомольцев я отдал тем ребятам, которые смотрели на меня, как на врага из другого мира. Себе же, естественно, я взял роль немца, который их допрашивает. Уж тут моя изобретательность была такова, что они тихо шипели: «Мы сдадимся, мы сдадимся! Мы тебя уже любим, только не мучай нас!». Но не тут-то было, мне нужно было поставить спектакль, который, кстати, имел бешеный успех. И в результате моей режиссерской смекалки весь лагерь, когда закончилась моя смена, с барабанами и знаменами провожал меня к поезду.
Но на этом моя пионерско-режиссерская практика не закончилась. Дело в том, что дочь начальницы лагеря в меня безумно влюбилась. Как только я ступил на подножку поезда, она закричала: «Мама, я еду с ним во Львов!». Мама была настолько ошарашена, что схватила ее, а заодно и меня, вытащила нас из вагона и заявила мне: «Оставайся еще на один месяц за счет лагеря». И я остался. И тогда я уже поставил пьесу латышского драматурга Яна Райниса «Вей, ветерок!», где дочь начальницы лагеря играла героиню, а я, конечно, влюбленного героя. Вот так я всю жизнь с улыбкой режиссирую и сам себе подыгрываю.
– Сегодня вы достигли пика славы, такое впечатление, что судьба всегда шла вам навстречу. Так ли это? Или бывали неудачи?
– Я ничего не драматизирую и никогда не унываю. Как-то меня уволили из какого-то театра и при этом заявили, что я им не подхожу. Пошел я прогуляться на Пушкинскую площадь в Москве, и там мне пришла в голову гениальная мысль. Я быстренько узнал телефон начальника, заведовавшего театрами Литвы, и телефон начальника отдела Министерства культуры СССР, который ведал прибалтийскими республиками. Голосом столичного начальника я прямо с площади позвонил товарищу Якучонису в Вильнюс и тихо сказал: «Здесь у нас есть гений, и мы считаем, что его необходимо отправить в Литву в качестве руководителя на помощь литовскому театру». Якучонис мне помог, потому что очень боялся советской власти. Так я попал в Литву, где четыре года был счастлив.
– А как вам живется в Москве? За столько лет из вас так и не удалось выбить украинский налет, крепко засел. Другие вот, шлифуют речь, меняют стиль одежды, манеры, в общем, стремятся вписаться в столичную богему. Или вы сохраняете свой украинский имидж, как бренд Виктюка?
– Это называется средство защиты, а может быть и нападения. Если дытына украiнська нэ хытра, то в центре коммунизма всемирного выжить было бы просто невозможно. Потому что украинец переживая не ранит в сердце, это как своеобразный Швейк, который все выполняет и ничего не выполняет. Да и фамилия у меня говорящая. По-украински «век» – это «вiк», а «тюк» значит «затюканный». Вот так у меня по судьбе получается – весь век затюканный. И живу я вопреки всем препонам, но не озлобляюсь, обхожу их стороной и дальше иду.
– Что должно зацепить вас в сценарии, чтобы вы взялись за постановку пьесы?
– Во-первых – если режиссер действительно владеет этой профессией, то когда он ищет пьесы, вычитывает сценарии, собирает их, готовится, как правило, ничего не получается. Все это мистическая структура! Вдохновение приходит неожиданным образом, иногда во сне с тобой говорит автор, как, допустим, Жан Жане, который написал «Служанки», или тот же Толстой, который меня заставил два или три раза ставить Анну Каренину в Театре им. Вахтангова и в шведском театре. В искусстве не может быть ничего преднамеренно рассчитанного. Там, где есть расчет, толку не будет никакого. Так получилось с постановкой пьесы «Маскарад маркиза де Сада». Я случайно встретил на улице автора сценария Андрюшу Максимова, а он случайно уже на следующий день прислал мне готовый текст.
– Любое театральное действо должно эхом откликнуться в душе, тогда спектакль будет иметь успех. Как вам удается нащупать человеческий нерв?
– Энергетическое умение просвечивать организм артиста – это самое сложное в нашем деле. И еще это умение раскручивать внутреннее свечение, которое дано актерам свыше, до таких размеров, что они не понимают, что уже летают. Тогда происходит то, о чем вы говорите.
– Вы строгий режиссер? Покрикиваете на своих подопечных?
– Если представить себе, что театр – это детский сад, то в детском саду можно ребенка ставить и в угол на горох или хвалить и обожать. Есть дети, которые включаются в игру сразу, а игра в детском садике – есть вера во все, но если в детский сад приходит ребенок без веры, его нужно изолировать моментально, потому что толку не будет никогда. Театр – это святая вера во все, и прежде всего в того человека, свет которого их объединяет и, конечно, возвеличивает их души. Я глубоко убежден, что артисты, пока они не теряют детскость, они в профессии. Как только они взрослеют – все.
– Наслышана об успехе мероприятия «Ночь в театре Романа Виктюка». Как вам пришла идея отметить День театра таким неожиданным образом? Очень похоже на «Ночь музеев» в Германии, когда все желающие совершенно бесплатно могут прийти и насладиться красотой.
– И да, и нет, ведь театр – это непосредственное общение, мы же приблизили его максимально. Мы показали театр во всех его проявлениях. Программа была необычайно обширная, и все прошло фантастически: люди приходили и уходили, это центр Москвы, и у нас побывало много народа. Хочу заметить, что помещение, где происходило действо, принадлежит Ходорковскому. Оно закрытого типа, туда так просто не попасть, но вот мы получили разрешение, и всю ночь помещение было в нашем распоряжении. Найти дорогу в это пространство довольно сложно, поэтому там собрались только те люди, которые хотели и понимали, куда они идут.
Мы попытались то безумие, которое творится в Москве после полуночи во всех дозволенных и недозволенных пространствах, переключить в какой-то полет души. Актеры труппы работали на невероятном подъеме, представление начиналось прямо у входа. Тут был и вокал, и хореография, и кусочки репетиций и отрывки из разных спектаклей. В итоге мы оправдали ожидания зрителей, которые рассчитывали увидеть «выстрелы петард», а каждая петарда – это человеческий организм тех ребят, которые со мной уже 19 лет! Это была наша общая победа! Надеюсь, отныне этот проект перейдет в ежегодный формат.
– В следующем году постараюсь не пропустить такое событие.
– Можете прийти и раньше. Буквально недавно в саду «Эрмитаж» мы устроили пушкинские чтения. Всю ночь до утра просто читали Пушкина. Приходили замечательные артисты, да и среди ночной публики желающих выступить было немало.
– Не могу не спросить, есть ли на земле такое место, где ваша душа отдыхает?
– Работаю я везде, но родным для меня был и остается Львов. Это и радость моя, и мое отдохновение. Не отпускает меня этот город, сам боженька сподобил меня родиться в этом чудном месте. Часто бываю на Лычаковском кладбище, где покоятся мои родители и другие близкие мне люди. Скоро, очень скоро откроется там после ремонта единственное сохранившееся в мире архитектурное здание в стиле конструктивизма. Это пространство мы согревали собственными душами, чтобы оно не разлетелось от мороза.
– И последний вопрос. У вас много поклонников в Германии, когда ждать ваш театр на гастроли?
– Я недавно там был и скоро опять приеду. Мы сейчас работаем над фантастической пьесой, основанной на реальной судьбе знаменитой американской певицы, которая не умела петь. Но она так этого хотела, так стремилась попадать в ноты, что в 20−30-е годы выступала на лучших подмостках Америки. Ее называли «несравненной». Мои актеры учатся петь неправильно, это сложно, но тем интереснее результат, к которому мы стремимся. Надеюсь, немецкая публика оценит этот спектакль.
– Роман Григорьевич, большое спасибо. Удачи вам в творчестве и аншлагов вашим удивительным постановкам!
Беседовала Света Блаус
"Русская Германия" № 31, 2013. Дата публикации: 02.08.2013
– Роман Григорьевич, вы не перестаете удивлять зрителей новыми фантастическими идеями. Как вам удается на протяжении стольких лет сохранять такую энергию?
– Я всем всегда говорю – мне 19 лет и ни годом больше. Ну не может и не имеет права творить уставший от жизни человек, которому уже ничего не интересно. Это не про меня. Когда меня спрашивают о счастье, я отвечаю, что каждый прожитый день – это уже невероятное счастье. Каждое утро я просыпаюсь и лечу!!! С первыми лучами солнца у меня вырастают творческие крылья, дающие ощущение свободы. Иначе, зачем пребывать на этой земле?
– Если бы не театр…
– Я уже могу вам ответить – ничем другим я бы заниматься не смог. Когда мама была беременна мной, кажется, на семимесячном сроке, она ходила в оперный театр – там давали «Травиату». Так вот, когда началась увертюра, я так бился у мамы в животе, мне так хотелось поскорей прийти в этот мир, что ей пришлось срочно покинуть зал. С тех пор мама утверждает, что, когда она услышала крик новорожденного сына, то это была первая нота, с которой начинается опера Верди «Травиата».
– А когда впервые проявился ваш режиссерский талант?
– О, это очень интересная история! Я помню, когда я был еще пионэром, а было это в классе пятом-шестом, и на всех олимпиадах в родном городе Львове занимал первые места, меня премировали путевкой в пионерский лагерь «Буча» под Киевом. Встретили меня не очень дружелюбно: я сразу почувствовал, что был из той другой половины Украины. Ребята на меня так смотрели, как будто я какой-то враг. Это долго не могло продолжаться, потому что я предложил начальнице лагеря поставить пьесу с патриотическим сюжетом – про комсомольцев, которых допрашивают немцы. Роль комсомольцев я отдал тем ребятам, которые смотрели на меня, как на врага из другого мира. Себе же, естественно, я взял роль немца, который их допрашивает. Уж тут моя изобретательность была такова, что они тихо шипели: «Мы сдадимся, мы сдадимся! Мы тебя уже любим, только не мучай нас!». Но не тут-то было, мне нужно было поставить спектакль, который, кстати, имел бешеный успех. И в результате моей режиссерской смекалки весь лагерь, когда закончилась моя смена, с барабанами и знаменами провожал меня к поезду.
Но на этом моя пионерско-режиссерская практика не закончилась. Дело в том, что дочь начальницы лагеря в меня безумно влюбилась. Как только я ступил на подножку поезда, она закричала: «Мама, я еду с ним во Львов!». Мама была настолько ошарашена, что схватила ее, а заодно и меня, вытащила нас из вагона и заявила мне: «Оставайся еще на один месяц за счет лагеря». И я остался. И тогда я уже поставил пьесу латышского драматурга Яна Райниса «Вей, ветерок!», где дочь начальницы лагеря играла героиню, а я, конечно, влюбленного героя. Вот так я всю жизнь с улыбкой режиссирую и сам себе подыгрываю.
– Сегодня вы достигли пика славы, такое впечатление, что судьба всегда шла вам навстречу. Так ли это? Или бывали неудачи?
– Я ничего не драматизирую и никогда не унываю. Как-то меня уволили из какого-то театра и при этом заявили, что я им не подхожу. Пошел я прогуляться на Пушкинскую площадь в Москве, и там мне пришла в голову гениальная мысль. Я быстренько узнал телефон начальника, заведовавшего театрами Литвы, и телефон начальника отдела Министерства культуры СССР, который ведал прибалтийскими республиками. Голосом столичного начальника я прямо с площади позвонил товарищу Якучонису в Вильнюс и тихо сказал: «Здесь у нас есть гений, и мы считаем, что его необходимо отправить в Литву в качестве руководителя на помощь литовскому театру». Якучонис мне помог, потому что очень боялся советской власти. Так я попал в Литву, где четыре года был счастлив.
– А как вам живется в Москве? За столько лет из вас так и не удалось выбить украинский налет, крепко засел. Другие вот, шлифуют речь, меняют стиль одежды, манеры, в общем, стремятся вписаться в столичную богему. Или вы сохраняете свой украинский имидж, как бренд Виктюка?
– Это называется средство защиты, а может быть и нападения. Если дытына украiнська нэ хытра, то в центре коммунизма всемирного выжить было бы просто невозможно. Потому что украинец переживая не ранит в сердце, это как своеобразный Швейк, который все выполняет и ничего не выполняет. Да и фамилия у меня говорящая. По-украински «век» – это «вiк», а «тюк» значит «затюканный». Вот так у меня по судьбе получается – весь век затюканный. И живу я вопреки всем препонам, но не озлобляюсь, обхожу их стороной и дальше иду.
– Что должно зацепить вас в сценарии, чтобы вы взялись за постановку пьесы?
– Во-первых – если режиссер действительно владеет этой профессией, то когда он ищет пьесы, вычитывает сценарии, собирает их, готовится, как правило, ничего не получается. Все это мистическая структура! Вдохновение приходит неожиданным образом, иногда во сне с тобой говорит автор, как, допустим, Жан Жане, который написал «Служанки», или тот же Толстой, который меня заставил два или три раза ставить Анну Каренину в Театре им. Вахтангова и в шведском театре. В искусстве не может быть ничего преднамеренно рассчитанного. Там, где есть расчет, толку не будет никакого. Так получилось с постановкой пьесы «Маскарад маркиза де Сада». Я случайно встретил на улице автора сценария Андрюшу Максимова, а он случайно уже на следующий день прислал мне готовый текст.
– Любое театральное действо должно эхом откликнуться в душе, тогда спектакль будет иметь успех. Как вам удается нащупать человеческий нерв?
– Энергетическое умение просвечивать организм артиста – это самое сложное в нашем деле. И еще это умение раскручивать внутреннее свечение, которое дано актерам свыше, до таких размеров, что они не понимают, что уже летают. Тогда происходит то, о чем вы говорите.
– Вы строгий режиссер? Покрикиваете на своих подопечных?
– Если представить себе, что театр – это детский сад, то в детском саду можно ребенка ставить и в угол на горох или хвалить и обожать. Есть дети, которые включаются в игру сразу, а игра в детском садике – есть вера во все, но если в детский сад приходит ребенок без веры, его нужно изолировать моментально, потому что толку не будет никогда. Театр – это святая вера во все, и прежде всего в того человека, свет которого их объединяет и, конечно, возвеличивает их души. Я глубоко убежден, что артисты, пока они не теряют детскость, они в профессии. Как только они взрослеют – все.
– Наслышана об успехе мероприятия «Ночь в театре Романа Виктюка». Как вам пришла идея отметить День театра таким неожиданным образом? Очень похоже на «Ночь музеев» в Германии, когда все желающие совершенно бесплатно могут прийти и насладиться красотой.
– И да, и нет, ведь театр – это непосредственное общение, мы же приблизили его максимально. Мы показали театр во всех его проявлениях. Программа была необычайно обширная, и все прошло фантастически: люди приходили и уходили, это центр Москвы, и у нас побывало много народа. Хочу заметить, что помещение, где происходило действо, принадлежит Ходорковскому. Оно закрытого типа, туда так просто не попасть, но вот мы получили разрешение, и всю ночь помещение было в нашем распоряжении. Найти дорогу в это пространство довольно сложно, поэтому там собрались только те люди, которые хотели и понимали, куда они идут.
Мы попытались то безумие, которое творится в Москве после полуночи во всех дозволенных и недозволенных пространствах, переключить в какой-то полет души. Актеры труппы работали на невероятном подъеме, представление начиналось прямо у входа. Тут был и вокал, и хореография, и кусочки репетиций и отрывки из разных спектаклей. В итоге мы оправдали ожидания зрителей, которые рассчитывали увидеть «выстрелы петард», а каждая петарда – это человеческий организм тех ребят, которые со мной уже 19 лет! Это была наша общая победа! Надеюсь, отныне этот проект перейдет в ежегодный формат.
– В следующем году постараюсь не пропустить такое событие.
– Можете прийти и раньше. Буквально недавно в саду «Эрмитаж» мы устроили пушкинские чтения. Всю ночь до утра просто читали Пушкина. Приходили замечательные артисты, да и среди ночной публики желающих выступить было немало.
– Не могу не спросить, есть ли на земле такое место, где ваша душа отдыхает?
– Работаю я везде, но родным для меня был и остается Львов. Это и радость моя, и мое отдохновение. Не отпускает меня этот город, сам боженька сподобил меня родиться в этом чудном месте. Часто бываю на Лычаковском кладбище, где покоятся мои родители и другие близкие мне люди. Скоро, очень скоро откроется там после ремонта единственное сохранившееся в мире архитектурное здание в стиле конструктивизма. Это пространство мы согревали собственными душами, чтобы оно не разлетелось от мороза.
– И последний вопрос. У вас много поклонников в Германии, когда ждать ваш театр на гастроли?
– Я недавно там был и скоро опять приеду. Мы сейчас работаем над фантастической пьесой, основанной на реальной судьбе знаменитой американской певицы, которая не умела петь. Но она так этого хотела, так стремилась попадать в ноты, что в 20−30-е годы выступала на лучших подмостках Америки. Ее называли «несравненной». Мои актеры учатся петь неправильно, это сложно, но тем интереснее результат, к которому мы стремимся. Надеюсь, немецкая публика оценит этот спектакль.
– Роман Григорьевич, большое спасибо. Удачи вам в творчестве и аншлагов вашим удивительным постановкам!
Беседовала Света Блаус
"Русская Германия" № 31, 2013. Дата публикации: 02.08.2013
Комментариев нет:
Отправить комментарий