24 мая (2010г. - M) исполнится семьдесят лет со дня рождения Иосифа Бродского. Предощущением будущего юбилея стал сыгранный в киевской Русской драме поэтический спектакль (или же, как написано в программке, «литературно-музыкальное представление с постановочными эффектами») «Ниоткуда с любовью» в постановке Михаила Козакова и Владимира Качана. Замечательный российский актер и режиссер Михаил Козаков известен как ценитель, знаток и блестящий исполнитель стихотворений Иосифа Бродского. В том, как читает, как доносит до публики, как чувствует Бродского Козаков, на российской сцене ему сегодня равных нет.
– Михаил Михайлович, видели вы уже «Полторы комнаты» Андрея Хржановского?
– Видел. Положительного отзыва дать не могу. Для тех, кто знает Бродского, фильм этот ничего нового не добавляет. Что он рассказывает? О чем? О том, что Бродский водил девочек за шкаф, за гардероб? Ну, я утрирую. О том, что должны были выселить евреев? О его родителях? Прекрасные актеры – Юрский похож, кстати, на Александра Ивановича и Алиса Фрейндлих на Марию Моисеевну, – но что добавляется нового к истории их отношений? Ничего. Кроме единственной сцены, когда они на том свете. Одна сцена мне понравилась. Все остальное... Теперь – этот самый господин, который играет Бродского, притом что похож, – он ходит все время с полуоткрытым ртом, изображает какого-то анемичного человека – Бродский таким не был, он бывал разным, но таким вот (изображает нечто вроде дохлой рыбы) бывал в редкие минуты. И когда кадры истинного Бродского, документальные, хроникальные эпизоды путаются с игрой артистов – ну, это вообще полная ерунда. Ведь когда я здесь даю Бродского, я же не играю его, я лишь читаю его стихи. Я от Бродского. Я не претендую на сходство с ним, не картавлю, не читаю в той манере, в какой он читал. И поэтому фильм этот смотреть мне скучно очень. Он не нужен ни тем, кто знает Бродского, ни тем, кто его не знает, – последние, мне кажется, ничего в этом фильме и не поймут. Вот так я думаю. К сожалению.
– Бродсковедение в последние годы стало крайне обширной областью, приобрело размах. Какие книги о Бродском вы находите наиболее интересными?
– Ну-у, десятки у меня собраны. Я любил диалоги с Соломоном Волковым; люблю литературную биографию, которую сделал покойный Лева Лосев; люблю, на мой взгляд, спорный, но интересный роман Владимира Соловьева «Post Mortem. Запретная книга о Бродском»; люблю книги Валентины Полухиной, она, безусловно, самый крупный специалист по Бродскому. И мне нравится книга Люды Штерн «Ося, Иосиф, Joseph».
– Равно ли вам интересен Бродский-эссеист, Бродский-переводчик?
– Он мне во всех ипостасях интересен. Бродский для меня, человека прошлого столетия, – оправдание нашего поколения. Так, как его, я люблю еще только Давида Самойлова. Думаю, Бродский – последний классик XX века. И сомневаюсь, что скоро появится кто-либо, кого можно будет назвать равным ему. Есть, да, какие-то приличные поэты, что-то пишут, Дима Быков, кто-то еще, но в принципе это все... без этого можно жить абсолютно. С Бродским, конечно, можно не соглашаться, у него есть стихи не слишком удачные – я это называю «необязательные стихи». Так вот меньше всего необязательных стихов было у Александра Сергеевича Пушкина. Он ни с кем не сравним. Второго такого поэта не было и не будет вообще никогда. И у Пастернака, и у Мандельштама (я беру лучших), у Цветаевой, у Ахматовой, у Ходасевича, у Самойлова, у Арсения Тарковского – у всех у них есть необязательные стихи; вот Александр Сергеич – это особая статья.
– Говоря о Бродском, сложно обойти вниманием то, что вы называете сальеризмом.
– Да, сколько угодно. Сальеризм и зависть одолевали всех – и Наймана, и Бобышева, и, может быть, Рейна даже. Бродскому завидовали при жизни и будут завидовать еще долго, очень долго. (Знаменитая «ахматовская четверка»: Евгений Рейн, Иосиф Бродский, Анатолий Найман, Дмитрий Бобышев. – Прим. ред.)
– Та же Валентина Полухина отметила однажды, что не встречала еще ни одного русского поэта, который не страдал бы так называемым комплексом Бродского. Ведь он действительно породил неисчислимое количество эпигонов.
– Конечно, и для многих подражателей это было абсолютно губительно. Они берут лишь какие-то чисто формальные признаки... Собственно, так же было и с Пушкиным... Может, единственный человек, который поначалу шел этой дорогой, но, слава богу, смог свернуть с нее, – Лермонтов, затем Самойлов, а больше никто.
– Думаю, было бы кощунством с моей стороны не спросить вас о Бродском как о личности, как о человеческом характере.
– Видите ли, иногда у меня такое впечатление, будто я знал его очень хорошо. На самом же деле я видел его только дважды. Впрочем, он производил такое яркое впечатление и это были такие два ярких вечера, что мне их, наверное, хватит на всю жизнь. Я сам его узнаю через его интервью, через воспоминания о нем, через книги Полухиной, которые я собираю, и так далее.
– Вы робели перед ним?
– Перед ним все робели. Перед ним Довлатов робел, Довлатов – говорун, остро-слов, а и у него язык присыхал к гортани.
– Как вам кажется, достаточно ли прочитан, осмыслен сегодня Бродский?
– Нет, ну конечно же, нет. Я занимаюсь им – я не говорю о том, как я читаю, это каждый волен принимать или не принимать, но я занимаюсь им с 1970 года. Сорок лет. Боюсь, что мало кто еще сможет потратить на это столько времени, сил. Возможно, в будущем... Его стихи ведь очень непросто расшифровывать. Они сложны. Взять «Осенний крик ястреба», те же «Два часа в резервуаре». Для читателя, особенно неподготовленного, Бродский трудный поэт. Я думаю, в будущем будут знать по два стихотворения, три, ну пять, будут петь даже, как пели мы сегодня, но... не знаю... Меня это, впрочем, уже не касается.
– Михаил Михайлович, видели вы уже «Полторы комнаты» Андрея Хржановского?
– Видел. Положительного отзыва дать не могу. Для тех, кто знает Бродского, фильм этот ничего нового не добавляет. Что он рассказывает? О чем? О том, что Бродский водил девочек за шкаф, за гардероб? Ну, я утрирую. О том, что должны были выселить евреев? О его родителях? Прекрасные актеры – Юрский похож, кстати, на Александра Ивановича и Алиса Фрейндлих на Марию Моисеевну, – но что добавляется нового к истории их отношений? Ничего. Кроме единственной сцены, когда они на том свете. Одна сцена мне понравилась. Все остальное... Теперь – этот самый господин, который играет Бродского, притом что похож, – он ходит все время с полуоткрытым ртом, изображает какого-то анемичного человека – Бродский таким не был, он бывал разным, но таким вот (изображает нечто вроде дохлой рыбы) бывал в редкие минуты. И когда кадры истинного Бродского, документальные, хроникальные эпизоды путаются с игрой артистов – ну, это вообще полная ерунда. Ведь когда я здесь даю Бродского, я же не играю его, я лишь читаю его стихи. Я от Бродского. Я не претендую на сходство с ним, не картавлю, не читаю в той манере, в какой он читал. И поэтому фильм этот смотреть мне скучно очень. Он не нужен ни тем, кто знает Бродского, ни тем, кто его не знает, – последние, мне кажется, ничего в этом фильме и не поймут. Вот так я думаю. К сожалению.
– Бродсковедение в последние годы стало крайне обширной областью, приобрело размах. Какие книги о Бродском вы находите наиболее интересными?
– Ну-у, десятки у меня собраны. Я любил диалоги с Соломоном Волковым; люблю литературную биографию, которую сделал покойный Лева Лосев; люблю, на мой взгляд, спорный, но интересный роман Владимира Соловьева «Post Mortem. Запретная книга о Бродском»; люблю книги Валентины Полухиной, она, безусловно, самый крупный специалист по Бродскому. И мне нравится книга Люды Штерн «Ося, Иосиф, Joseph».
– Равно ли вам интересен Бродский-эссеист, Бродский-переводчик?
– Он мне во всех ипостасях интересен. Бродский для меня, человека прошлого столетия, – оправдание нашего поколения. Так, как его, я люблю еще только Давида Самойлова. Думаю, Бродский – последний классик XX века. И сомневаюсь, что скоро появится кто-либо, кого можно будет назвать равным ему. Есть, да, какие-то приличные поэты, что-то пишут, Дима Быков, кто-то еще, но в принципе это все... без этого можно жить абсолютно. С Бродским, конечно, можно не соглашаться, у него есть стихи не слишком удачные – я это называю «необязательные стихи». Так вот меньше всего необязательных стихов было у Александра Сергеевича Пушкина. Он ни с кем не сравним. Второго такого поэта не было и не будет вообще никогда. И у Пастернака, и у Мандельштама (я беру лучших), у Цветаевой, у Ахматовой, у Ходасевича, у Самойлова, у Арсения Тарковского – у всех у них есть необязательные стихи; вот Александр Сергеич – это особая статья.
– Говоря о Бродском, сложно обойти вниманием то, что вы называете сальеризмом.
– Да, сколько угодно. Сальеризм и зависть одолевали всех – и Наймана, и Бобышева, и, может быть, Рейна даже. Бродскому завидовали при жизни и будут завидовать еще долго, очень долго. (Знаменитая «ахматовская четверка»: Евгений Рейн, Иосиф Бродский, Анатолий Найман, Дмитрий Бобышев. – Прим. ред.)
– Та же Валентина Полухина отметила однажды, что не встречала еще ни одного русского поэта, который не страдал бы так называемым комплексом Бродского. Ведь он действительно породил неисчислимое количество эпигонов.
– Конечно, и для многих подражателей это было абсолютно губительно. Они берут лишь какие-то чисто формальные признаки... Собственно, так же было и с Пушкиным... Может, единственный человек, который поначалу шел этой дорогой, но, слава богу, смог свернуть с нее, – Лермонтов, затем Самойлов, а больше никто.
– Думаю, было бы кощунством с моей стороны не спросить вас о Бродском как о личности, как о человеческом характере.
– Видите ли, иногда у меня такое впечатление, будто я знал его очень хорошо. На самом же деле я видел его только дважды. Впрочем, он производил такое яркое впечатление и это были такие два ярких вечера, что мне их, наверное, хватит на всю жизнь. Я сам его узнаю через его интервью, через воспоминания о нем, через книги Полухиной, которые я собираю, и так далее.
– Вы робели перед ним?
– Перед ним все робели. Перед ним Довлатов робел, Довлатов – говорун, остро-слов, а и у него язык присыхал к гортани.
– Как вам кажется, достаточно ли прочитан, осмыслен сегодня Бродский?
– Нет, ну конечно же, нет. Я занимаюсь им – я не говорю о том, как я читаю, это каждый волен принимать или не принимать, но я занимаюсь им с 1970 года. Сорок лет. Боюсь, что мало кто еще сможет потратить на это столько времени, сил. Возможно, в будущем... Его стихи ведь очень непросто расшифровывать. Они сложны. Взять «Осенний крик ястреба», те же «Два часа в резервуаре». Для читателя, особенно неподготовленного, Бродский трудный поэт. Я думаю, в будущем будут знать по два стихотворения, три, ну пять, будут петь даже, как пели мы сегодня, но... не знаю... Меня это, впрочем, уже не касается.
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но неважно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях;
я любил тебя больше, чем ангелов и Самого,
и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;
поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне –
как не сказано ниже по крайней мере –
я взбиваю подушку мычащим «ты»
за морями, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты,
как безумное зеркало повторяя.
"Публичные люди", 12 мая 2010г.
Текст Даши Киреевой, фото Дмитрия Коваленко
Текст Даши Киреевой, фото Дмитрия Коваленко
Как может живой завидовать мёртвому?
ОтветитьУдалить