Пятиминутной овацией закончилась в минувший вторник на Нуриевском фестивале постановка Владимира Васильева для театра имени Джалиля - спектакль Dona nobis pacem («Даруй нам мир») по си-минорной Мессе Баха. На представлении присутствовал сам Васильев, и это произвело на публику ошеломительный эффект.
Легендарный танцовщик ХХ века, почитаемый во всем мире артист балета, он дал за свою жизнь больше миллиона интервью. Про него снимают фильмы и пишут книги. Уже готов к изданию посвященный Владимиру Васильеву том «Энциклопедии творческой личности» - огромный справочник, где на каждую букву русского алфавита можно будет найти документальную информацию, связанную с этим выдающимся человеком.
Легендарный танцовщик ХХ века, почитаемый во всем мире артист балета, он дал за свою жизнь больше миллиона интервью. Про него снимают фильмы и пишут книги. Уже готов к изданию посвященный Владимиру Васильеву том «Энциклопедии творческой личности» - огромный справочник, где на каждую букву русского алфавита можно будет найти документальную информацию, связанную с этим выдающимся человеком.
Корреспондент «Вечерней Казани» тоже решила построить интервью с Владимиром Васильевым «на буквах», ограничившись теми, из которых состоит имя артиста. Интересно, какие ассоциации они у него вызывают?
- Владимир Викторович, первая буква в вашем имени - В.
- Первая ассоциация - Владимир. Мое имя. Оно означает «владеющий миром». Никогда не спрашивал у мамы, в честь кого она меня так назвала. В мое время очень много Владимиров было... Единственное, что я очень не любил, терпеть не мог - имя Вова. До сих пор не люблю! Мне не по себе, если слышу, как кто-нибудь говорит: «Вовочка, ты где?» Или: «Вовчик!», «Вовка!»... Владимир - лучше. Но слишком длинно, да? Идеально - Володя. Кстати, меня и в школе, и в хореографическом училище все друзья звали Васькой. Из-за фамилии.
- Буква Л.
- Любовь! Это самое главное слово на букву Л. Это основа нашей жизни. И очень широкое понятие.
- Какое самое любимое ваше занятие на сегодняшний день?
- Рисование. Живопись. Самое любимое! Я стараюсь рисовать каждый день, в любую погоду. Но не всегда получается. В этот раз не взял с собой в Казань акварель (масляные краски я в поездки не беру): всего на два дня прилетел. А до этого - брал. Казанские акварели уже на паре моих выставок приняли участие.
- Буква А.
- Аня. Анечка. Анюта. Мне очень нравится это имя. Оно такое ласковое. Что-то в нем есть особенное. Я знаю много хороших Анечек.
- Я почему-то думала, что вы скажете: «Арабеск». Имею в виду пермский конкурс артистов балета, которым вы руководите.
- Да, только недавно - в апреле прошел конкурс. Все там смеялись, говорили: «Только не спрашивайте Васильева о танце, он вам скажет, что он его не любит!» Понимаете, когда тебя не устраивает то, что ты оцениваешь профессиональным глазом, тебя это начинает раздражать... Я отдал танцу всю мою жизнь, а иногда смотрю на некоторых танцовщиков и думаю, неужели это - моя профессия? Вот такой танец я не люблю.
- Перейдем к букве Д?
- Дарить. Это самое важное в жизни – давать и дарить.
- Вы больше любите дарить подарки, а не получать их?
- Я люблю получать подарки. Как и все, наверное. Но мне доставляет особенное удовольствие, когда я могу сам одарить кого-то. Видеть радость в глазах человека, которому ты смог дать что-то хорошее – вот счастье.
- Самый необычный подарок, который вы получали?
- Наверное, это необычным покажется сейчас. Но тогда… Это сразу после войны было. Отец пришел с фронта. Они с мамой были на рынке. И купили мне большое красное яблоко. Никогда не забуду! Оно мне показалось тогда не просто большим - огромным! Я его три дня ел. Это было первое в моей жизни яблоко. Такое сочное, сладкое. Алма-атинское.
- Любите с тех пор яблоки, наверное?
- Нет. Яблоки я не особо люблю. Вообще, непостоянство и любовь к разнообразию - черта моего характера... Кстати, я вспомнил, что то алма-атинское яблоко - это ведь не первый в моей жизни подарок. Самый первый я во время войны получил от мамы. Это была игрушка - целлулоидный попугайчик. Он так мне нравился, что я не выпускал его из рук! Спал с ним, ел, гулял... И даже нарисовал его потом карандашом, который мне тоже мама подарила – отец ведь на войне был. Карандаш был необыкновенный: широкий, с тремя грифелями - желтым, красным и синим. У меня так получилось изобразить тогда попугайчика на бумаге, что воспитательница сказала маме: «Ваш сын хорошо рисует – его нужно отдать учиться рисованию!» Но денег на уроки в семье не было, так что ничего тогда не вышло.
- Получается, сначала взрослые заметили, что вы хорошо рисуете, и только потом, что у вас есть танцевальные способности?
- Да. Получилось так. И то случайно.
- Буква И?
- Первое, что приходит в голову: идиот!
- Кто идиот?
- Я — идиот!
- Почему?
- Потому что отвечаю на эти вопросы! (смеется).
- Кстати, в вашем имени буква И встречается два раза.
- Интересная история! (Смеется.) Вот вам сразу два слова на букву И. Я очень люблю интересные истории, и историю вообще. С годами — сильнее.
- Моя любимая про вас история связана с вашей женой, Екатериной Сергеевной Максимовой.
- Это какая?
- Я прочитала об этом в книге Максимовой «Мадам «Нет». На репетиции балета «Иван Грозный» она получила тяжелую травму позвоночника: не могла ни ходить, ни даже пошевелиться: каждое движение приносило невыносимую боль. И никакие лекарства не помогали. Говорили, что есть только одно спасение - попасть в «кремлевскую» больницу. Для этого нужно было иметь официальное письмо-просьбу из Большого театра СССР. Но в дирекции Большого писать такое письмо для 36-летней балерины Максимовой не спешили. Примерно в это же время в Кремле по какому-то поводу был устроен прием, на который были приглашены вы и Екатерина Сергеевна. Она, разумеется, пойти не смогла, а вы пошли на этот прием, и громко, чтобы окружающие услышали, сказали: «Вот вы здесь пьете-гуляете, а там человек умирает, и никто помочь не хочет!»
- Да. Все так и было. В тот же день последовал «звонок сверху», и, минуя дирекцию Большого театра, Катю положили в «кремлевку». Это был один из самых мрачных периодов нашей жизни. Тяжело было. Трудно очень.
- Что помогало не отчаяться?
- Постоянная занятость. Я точно знаю: нужно обязательно что-то делать, тогда любые тяжелые мысли уносятся прочь. Наша жизнь состоит не из двух полос - черной и белой. Она состоит из миллиона полутонов! И все время находиться в одном цвете - опасно. Разнообразие - залог того, что жить ты будешь дольше.
- А у вас тогда была собака?
- Собаки у меня были всегда. Я не могу без собаки. Раньше мне нравились большие, а маленьких - нервных таких, постоянно лающих - не любили ни я, ни Катя, ни моя теща Татьяна Густавовна. Так продолжалось до тех пор, пока мой крестник не подарил Татьяне Густавовне маленькую собачку: мы все сразу ее полюбили... Теперь никого нет. Ушла Катя. Потом не стало Татьяны Густавовны. Собачка ушла последней, Бэмби ее звали... Сейчас у меня полная противоположность Бэмби - московская сторожевая! Ее имя по паспорту заводчиков - Сталина, не знаю уж, почему: то ли от Сталина, то ли от «стали»... Я зову ее Линой.
- Перейдем к букве «М»?
- Мама, конечно же!.. Она так гордилась мной...
- Она старалась ходить на все ваши спектакли?
- Абсолютно на все спектакли, в которых танцевали мы с Катей, ходила моя теща. А мама - нет. Она жила с сестрой, и они с ней ходили только на наши премьеры.
- Во многом благодаря маме у вас все получилось так, как получилось?
- Да. Сейчас могу уверенно сказать, что, если бы у меня была другая мать, все было бы у меня по-другому. Музыкальность, любовь к музыке и литературе - это у меня от мамы. А еще она пела прекрасно, но этот свой талант мне не передала, к сожалению.
- Она была строгая?
- Со мной - нет. Никогда.
- Ваше имя заканчивается на букву Р.
- Рим! Я люблю его больше всех других городов на свете, считаю самым великим городом на земле. Часто там бываю. А впервые оказался там в 1968 году: приехали с Катей танцевать в Римской опере. Нас там полюбили сразу...
- В Риме вы неоднократно встречались с Рудольфом Нуриевым, насколько мне известно.
- И в Риме, и в городах Америки, Франции, Англии... Встречи были тайными: советским артистам запрещали встречаться с изменником Родины. Но мы с Катей не считали Нуриева изменником Родины. Никогда никаких писем против него не подписывали и позором его не клеймили.
- Кто был инициатором ваших тайных встреч?
- Он никогда не испытывал потребность в этих встречах. Это мне было интересно. Я хотел знать, как у него дела. Хотел смотреть его спектакли и смотрел. И могу сказать, что видел и его профессиональный рост, и упадок.
- Вы считаете Нуриева гением?
- Кумиров у меня не было никогда. Сказать, что встречал гениев, не могу. Великих людей - да, и немало. Нуриев - один из них. Кумир многих поколений на Западе, эрудит. Он любил танец до такой степени, что не мог без танца жить. В общении с людьми он иногда был невероятно невоспитанным, даже хамоватым, неприятным... В одном западном журнале в интервью я недавно прочитал, что до Нуриева мужские танцовщики не были такими значимыми и что он был первым, кто изменил понятие «мужской танец». Но это же неправда! До Нуриева огромное влияние на развитие мужского танца оказали Вахтанг Чабукиани, Алексей Ермолаев, Асаф Мессерер, Эрик Брюн. И даже я успел что-то сделать еще до Нуриева! Рудольф не был первым реформатором. Он был первым и, наверное, до сих пор единственным из балетных артистов, кто смог сделать самую яркую карьеру за пределами нашей страны.
Фото Александра ГЕРАСИМОВА
Комментариев нет:
Отправить комментарий